Уилфред Фромпет так бы никогда не поступил. По крайней мере, ни один из Уилфредов, с которыми я знаком.
Название: No one can save us from ourselves
Автор: Шапито
Бета: Billy Dietrich
Персонажи: Себастьян Моран (он же Торнтон Рей и Торин)/Джон Ватсон (Бильбо Беггинс) и все остальные из кинотрилогии и сериала
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Фэнтези, Мистика, Психология, Hurt/comfort, Songfic, AU
Предупреждения: OOC (но это на всякий случай и потому что АУ. Автор обещает держать персонажей в рамках)
Дисклаймер: Все не мое, поиграю и отдам
Саммари: Пост - Рейхенбах. Джон Ватсон по совету армейского друга переезжает из Лондона в Веллингтон. Устраивается там на хорошую работу, снимает милую квартиру и начинает новую жизнь.
Себастьян Моран, исполняя условия контракта, дабы удостовериться, что доктора там не ждет Шерлок Холмс, отправляется вслед за ним. Но самолет терпит крушение, и он попадает к Ватсону в пациенты.
И все бы хорошо, если бы их обоих не начали мучить странные сны-сказки о драконах, походах и волшебниках.
От автора: У автора есть свой хэдканон, в котором Моран - не верная шавка Мориарти, а просто наемник. Вот так тут и будет. И да, автор не любит Мориарти. Ну, это так, на всякий случай, а-то мало ли что.
И немного Ричарда в роли Морана:
читать дальше
ГЛАВА 1. Злость, тоска и маленький ребенок, оказавшийся умнее всех остальных
читать дальше- Джон, мне так жаль…
- Конечно, друзьями мы с ним не были, скорее - наоборот… Но все же, прими мои искренние соболезнования…
- Я слышал, что сталось с Холмсом. Я газетам не особо верю, а ты уж в людях разбираешься…. Мне жаль, в общем…
- Я… Боже, Джон! Не верю, что все так закончилось!
Крепкая рука инспектора Лестрейда крепко сжимала уже ноющее от железной хватки плечо. У него единственного хватило ума промолчать, и за это Джон был ему чертовски благодарен. Смазанные лица и фигуры людей сливались в неясный узор, и сознание выделяло только отдельные детали: распухшие, искусанные губы и некрасиво покрасневший нос Молли, сжатый в тонкую полоску рот Андерсена, его же рука, обнимающая поеживающуюся под моросящим дождем Донован, измятый платок в руках миссис Хадсон…. Джон не всматривался в проходящих мимо людей. Кажется, коллеги и знакомые что-то говорили ему, пожимали руку; ненужные, бессмысленные слова и фразы пролетали мимо, не оставляя в измученной памяти и следа, а каждый звук отдавался в ушах противным скрежетом металла о стекло.
Но он знал, что, в конце концов, это закончится. Ноющая боль в груди притупится, сознание, замутненное пеленой потери, прояснится, и останутся только хорошие воспоминания и острая пустота за ребрами. Когда-нибудь. Он уже проходил через это, и не раз.
- Время лечит, Джон, - сиплый от плача голос миссис Хадсон разбил тишину комнаты на миллиарды мелких осколков, веером рассыпавшихся по не подметенному полу, припорошивших книги и бумаги, грудой сваленные на низком покосившемся столике, разлетевшихся по потертой обивке кресел и дивана.
- Нет, не лечит. Оно только берет свое, - даже собственный голос казался чужим.
После ухода миссис Хадсон стало еще хуже, хотя, казало бы, куда уж? Тишина, вновь почувствовав себя полноправной хозяйкой положения, снова окутывала зыбким маревом, густым и терпким, как предрассветный туман над Темзой. Чашка с горячим чаем обжигала руки. Ворох сброшенных с кресла бумаг рассыпался по пыльному ковру в причудливом узоре, и не прошеные воспоминания накатили лавиной.
Сидя в глубоком кресле, обняв пальцами горячую кружку, Джон вспоминал. Вспоминал, как умерли родители. Ему было шесть, когда рак - протоковая аденокарцинома – победил отца, и тот медленно и мучительно умирал в больнице. В ночь, когда его не стало, мама держала его за руку. Но он был еще ребенком, чтобы полностью осознать то, что папы больше нет. Мама погибла, когда Джону было восемнадцать, трагично и глупо: пьяный водитель с выключенными фарами из-за поворота. Не дожила до приезда скорой помощи, а его в это время даже не было в городе - он как раз отмечал успешно сданный экзамен в каком-то пабе. Боль от потери матери притупилась через год, но внутри было… пусто. Всегда.
Потом была война, и смертей вокруг стало слишком много. Отчетливо он помнил только первые три. Молоденький сержант с развороченной автоматной очередью брюшиной скончался у него на руках. Симпатичная медсестра не донесла необходимые медикаменты, ее отбросило взрывной волной на металлическое ограждение, и колючая проволока пропорола ей яремную вену. И лейтенант соседнего взвода, которому тем же взрывом оторвало обе ноги. Он умер от болевого шока и потери крови, так и не узнав, что в тот же день дома, в Кардиффе, у него родилась дочь. А все остальные смерти на войне сотнями тонких нитей сплелись в огромный клубок, отливавший багряно-красным, и распутать его было невозможно. По ночам ему все еще снились обрывки, коротенькие концы этих ниточек, выбившиеся из клубка: расширенные от ужаса и боли глаза рядового, погнутая каска со следами крови солдата, с которым Джон два часа назад делил обед, тихие стоны раненых в грязном лазарете, заплаканные лица и цинковые гробы, покрытые флагами. От этих кошмаров его не смогла избавить даже жизнь с Шерлоком, хотя повторяться они стали значительно реже.
А теперь и Шерлока не стало. Эта мысль, робким ростком пробившаяся сквозь воспоминания, будто терновым стеблем оплела горло, лишая его возможности вздохнуть. Джон тряхнул головой, силясь прогнать наваждение, но его попытки успехом не увенчались. Шерлока больше не было, и ему придется смириться с этим.
Джон поставил чашку с остывшим чаем на какие-то бумаги и поднялся. Он точно знал, что теперь кошмаров у него будет больше. Намного больше.
Обыденность. Этим словом точнее всего можно было охарактеризовать следующий месяц. Тусклые серые дни с непрекращающимся моросящим дождиком и пронизывающим ветром сменялись темными ночами, полными тяжелых снов. Порой казалось, что он погружается в повседневность, ища в ней спасение от своих мыслей, как в вязкое болото из усталости, отчаяния и заурядности, и оно затягивает с головой, сковывает по рукам и ногам, не давая даже ничтожного шанса выбраться.
Джон работал на износ. Брал дополнительные часы в больнице, оставался на ночные дежурства, подменял коллег и спал на диване в ординаторской. Но «спал» слишком громко сказано. Он словно проваливался в кроваво-красную трясину, полную давно – и недавно – погибших, их изуродованные смертью лица искажались в жуткие гримасы; и все они, как один, кричали. Кричали от боли, вопили от страха, периодически переходя на отчаянные всхлипы. И звали, звали его, к себе, в топкую глубину. А звонок будильника отдавался в измученном сознании ангельским хором, сулящем спасение отравленной тоской душе.
Джон возненавидел тишину. Когда-то она его успокаивала, но сейчас только тревожила, разжигая костер непрошеных мыслей и воспоминаний. Теперь, войдя в свою по-спартански чистую и скупую комнату, он первым делом включал радио. Тоскливый плач старого блюза, отчаянные молитвы джаза, умиротворение классиков сменялись рок-балладами из далекой юности, оперными ариями и дешевой современной попсой. И даже последнее было в разы лучше, чем давящая на слух тишина. Великий Луис Армстронг и Элла Фицджеральд в сопровождении неизменного саксофона, надрывный плач скрипки Эдвина Мартона, голоса Меркьюри и Криса Мартина стали его неизменными спутниками.
Целый месяц он малодушно избегал гостиной. Миссис Хадсон каждую неделю исправно убиралась, даже сложила книги и бумаги в высокие стопки на покосившемся столике, распихала по углам вещи, и в темной комнате воцарилось подобие порядка. И Джон прекрасно понимал, что это не могло длиться вечно.
Эмоциональный запор, наступивший сразу после смерти друга, сменился неконтролируемой злостью на него. Час в тире и несколько фунтов на настоящие патроны помогали. Если представлять на месте каждой мишени Мориарти, было легче.
Джон стал ходить в спортзал - небольшое полутемное помещение в подвале с пыльными грушами и маленьким рингом. Старичок – администратор с вечно извиняющейся за все грехи человечества улыбкой показал душевую с отбитым по краям кафелем и облупившейся краской, назвал расценки и предложил, если нужно, найти тренера. От тренера Джон отказался. Все, что нужно, он помнил еще с армейской подготовки, а для того, чтобы сбрасывать напряжение, тренер был ему не нужен – вполне хватит тяжелых боксерских груш и редких спаррингов с завсегдатаями.
Через три недели клокочущая злость сменилась тоской. Душной и черной, как ночь в Афганистане перед бурей. Он все еще работал больше положенного, все еще мучился багряными кошмарами, все еще ходил в тир и спортзал, но медленно и неотвратимо угасал. Эмоции притупились, а все вокруг будто заволокло серой пеленой. Все чаще Джон ловил на себе обеспокоенные взгляды коллег и знакомых, чаще слышал перешептывания за спиной. Но не обращал на них внимания, все сильнее вечерами избивая боксерскую грушу.
Но все когда-нибудь достигает своего апогея, все без исключений. Так случилось и с ним.
Джон подменял коллегу в клинике, на приеме. Плохо срастающаяся кость – отправить к травматологам, грипп, подозрение на сахарный диабет второго типа, гонорея, вероятная язва двенадцатиперстной кишки, симулянт, наркоман… Люди и хвори сменяли друг друга бесконечным потоком, и Джон даже не запоминал лица, только имена и диагнозы. До тех пор, пока не остался один на один с явно простуженным ребенком – Рейчел, пять лет – и ее отец, пришедший с девочкой в клинику, не отлучился позвонить, перепоручив ребенка заботам надежного доктора.
- А почему Вы такой грустный? – непосредственные дети редко боятся спросить о том, что действительно им интересно. Вот и Рейчел не побоялась.
- Я не грустный, Рейчел. Повернись, надо померять тебе температуру.
- Нет, у Вас очень грустные глаза. Как у дяди Теодора. У него были такие же грустные глаза, когда тетя Кейт уехала от него навсегда. Точнее, это мне мама так сказала, что она уехала. Но я-то знаю, - доверительно наклонившись вперед, продолжила девочка, - я ведь уже большая! Я знаю, что тетя Кейт умерла. У Вас тоже кто-то умер?
Удивившись проницательности пятилетнего ребенка, Джон вытащил градусник и неодобрительно покачал головой – невысокая, но температура все-таки была.
- Рейчел, у тебя горло болит?
Девочка упрямо помотала головой, отказываясь отвечать, и выжидательно уставилась на него, требуя ответа. Понимая, что от любопытного и умного не по годам ребенка ему не отвертеться, Джон сел напротив нее и серьезно сказал:
- Давай так. Ты ответишь на все мои вопросы, а потом я тебе все расскажу.
Рейчел широко улыбнулась и затараторила:
- Горло у меня не болит, и вообще, я себя хорошо чувствую, это просто мама с папой сильно волнуются.
- Все понятно, - Джон поднялся и потянулся к карте. Никаких антибиотиков, только теплый шарф, витамины, мед и шерстяные носки. И пара дней дома.
- Вы обещали, - девочка сверкнула любопытными глазами из-под светлой челки.
- Ну, хорошо… У меня недавно умер лучший друг, - удивительно, но сказать это оказалась куда легче, чем ему думалось. – Он был… невероятным человеком. Очень умным, гением. Он помогал полиции, ловил преступников. А потом преступник поймал его, - севшим голосом закончил он.
Рейчел легко спрыгнула с кровати и, подойдя к нему, взяла за руку. Джон не смог не улыбнуться, приседая на корточки перед ребенком.
- Вам нужно переехать, - чересчур серьезно заявила Рейчел. – Так дядя Теодор сделал, папа потом говорил, что ему теперь намного веселей.
- И куда же переехал дядя Теодор? – все еще улыбаясь, спросил Джон.
- Я забыла, - нахмурившись, пробормотала девочка. – В другую страну.
- Я подумаю над твоими словами, - серьезно, скрыв улыбку, пообещал Джон и поднялся. – А ты мне пообещай, что будешь делать все, что папа и мама скажут, чтобы вылечиться.
Рейчел кивнула и выпустила его руку. Рассказав вернувшемуся взволнованному отцу все, что нужно делать, Джон тепло попрощался с ребенком. И снова нескончаемой рекой полились безликие пациенты: застарелая грыжа, отравление диоксидом, бессонница и какая-то очаровательная дама, абсолютно уверенная в том, что у нее болезнь Вильсона-Коновалова, заявившая, что она и интернет знают намного больше, чем один доктор.
К вечеру Джон напрочь забыл о разговоре с маленькой Рейчел. Рутина вновь оплела его прочными путами повседневных дел и забот, отгоняя мысли, забивая камнями чувства. Так бы оно и продолжалось неизвестно сколько, если бы Джон не решил за чашкой вечернего чая проверить почту.
ГЛАВА 2. Спам, армейский друг и ненужная жалость.
читать дальшеСквозь неплотно задернутые шторы в комнату робко пробивались сумерки. Промозглый лондонский вечер, полный вязкого тумана, подсвеченного яркими неоновыми огнями вывесок и рекламных баннеров, заглядывал в окно и тихо стучался моросящим дождиком по неширокому подоконнику. Но боялся войти, испуганный холодным электрическим светом и теплом.
От чашки обжигающе горячего чая поднимался бесцветный пар и тут же пропадал, снесенный легким случайным сквозняком. Приветственный сигнал включенного ноутбука тут же заглушила льющаяся из динамиков небольшого музыкального центра мелодия. Том Йорк умолял о спокойной жизни без сюрпризов и тревог*, и Джону это показалось каким-то каламбурным. Пасторальный пейзаж в спокойных тонах на рабочем столе радовал глаз своей непосредственностью и умиротворенностью, и Джону вдруг безумно захотелось видеть за окном не сивый туман и кирпичные дома душного Лондона, дышавшего пронизывающим ветром и выхлопными газами, а что-то другое – теплое и солнечное, с ласковым бризом и свежим воздухом.
Почтовый ящик был завален спамом. К спаму Джон относил не только назойливую рекламу магазинов, сайтов знакомств, спа-салонов и фитнес клубов, но и пространные письма журналистов, неизвестно как выведавших его адрес. Все они, как один, настаивали на интервью, обещали анонимность или целые полосы, посвященные ему, Джону, и заоблачные вознаграждения хотя бы за пару скупых слов и личных фотографий. Все эти письма, так и непрочтенные, отправились в корзину, а их авторы – в черный список, на всякий случай.
Но несколько Джон все-таки прочел. Вежливо ответил отказом Майку Стэнфорду, приглашавшему его на уик-энд в Уэльс, клятвенно заверил Молли в том, что он в полном порядке и обязательно вернет ей какие-то скальпели, взятые из Бартса Шерлоком – отыскать бы их еще, – и пообещал Лестрейду найти материалы по делу некоего Хаксли – как выяснилось, консультирующий детектив забрал улику – ежедневник – и так и не вернул. Видимо, откладывать разбор вещей Шерлока дальше некуда.
Книги, бумаги, какие-то мелочи, многие из которых, видимо, на самом деле были уликами к раскрытым Шерлоком делам, десятки колб и дорогой микроскоп, его компьютер, одежда и еще куча всего – все это заботливой миссис Хадсон было сложено в запертой комнате детектива. Все это следовало бы разобрать, и заняться этим явно придется Джону. Если бы Майкрофту было оттуда что-то нужно, то он бы забрал, не спрашивая, но мистер Британское правительство не появлялся на Бейкер-стрит уже больше месяца - то есть, с момента похорон - чему Джон был очень рад.
За чтением он не заметил, как на город опустилась блеклая ночь, мало чем отличающаяся от вечерних сумерек. Темнее за окном не стало – только ярче в медленно растворяющемся тумане виднелись бесчисленные рекламные вывески, да свет огромных прожекторов над большим стадионом, где надрывалась какая-то певичка, прорезал беззвездное небо, будто карманным фонариком кто-то пытался разогнать непроглядную густую тьму черного подвала. Джон едва не опрокинул чашку с недопитым остывшим чаем, когда встал прикрыть окно. Светлые шторы мерно колыхались под легким сквозняком, а Том Йорк все еще пел о пластиковых деревьях**.
Джон уже собирался захлопнуть крышку ноутбука и, взяв какую-нибудь книгу, лечь, как в углу экрана высветилось оповещение о новом письме. Не глядя, кликнув по маленькому окошку, он вздохнул и уже собрался было мысленно разразиться очередной тирадой на представителей желтой прессы, но она оказалась не к месту. Письмо было вовсе не от назойливых журналистов или не менее назойливых рекламных агентств, а от старого друга – Бориса Тоя. Это был настоящий сюрприз.
С Борисом – англичанином с намешанной европейской кровью и русскими корнями – они служили в Афганистане. Борис, как и Джон, был хирургом, но заканчивал он не Бартс, да и призвали их в разное время. И покинул он охваченную военной агонией страну на три месяца раньше Джона, но тоже в связи с ранением – сквозное в плечо. Борис не собирался возвращаться в чинную и чопорную Англию после службы. Он часто говорил о своем желании попутешествовать и посетить, наконец, историческую родину – Россию, откуда во время революции сбежала его прабабка вслед за каким-то то ли поэтом, то ли писателем, а, может быть, и драматургом. Как бы то ни было, желание свое он, видимо, осуществил и на два года пропал из поля зрения Джона.
Джон не смог сдержать тени улыбки, вспоминая веселого товарища. Любую, даже самую тяжелую и безвыходную ситуацию, тот всегда скрашивал веселой шуткой. Даже из короткого плена возвращался с широкой ухмылкой из-под залихватски подкрученных усов и несколькими новыми байками.
Старый бродяга… Джон не сдержал ухмылки при виде армейского прозвища, данного ему Борисом. А ведь все из-за того, что он, Джон, был прикреплен к взводу солдат под командованием сурового полковника Двейна Фунд, с которым и был отправлен едва ли не на другой конец страны. После успешного завершения операции, уже в пути на родную базу, на них напали. Раненых было немного, убитых – вообще никого, но транспорта и средств связи они лишились, хорошо хоть, осталась вода. Вот и пришлось добираться до базы пешком, под нещадно палящим солнцем и горячим ветром, забивавшим глаза песком. Шли они всего километров тридцать, но долго, из-за того, что тащили раненых на спине. После этого случая всех причастных с подачи Бориса прозвали «бродягами». Полковника Фунд – высокого лысого бугая, который как никто другой заботился о своих ребятах и был одним из лучших командиров, которых знал Джон, - вскоре перевели на другую базу, взвод расформировали, и солдат отправили по домам, но прозвища остались.
Новая Зеландия! Ну кто бы мог подумать…
К письму действительно прилагался небольшой архив явно профессиональных фотографий, почти открыток, города и окрестностей. Веллингтон поразил Джона. Ему, привыкшему к вечной промозглой серости Лондона, к густым туманам и грязной Темзе с курсирующими проржавелыми судами, было непривычно видеть ослепительно белые дома, утопающие в роскошной зелени парков. Большие окна небоскребов и высоток посверкивали под ярким солнцем, заливающим город теплым светом, диковинные деревья тянулись вверх, к невозможно яркому небу без единого, даже самого маленького, облачка, а океан был настолько синим, что казался сказочным. Необъятные равнины с колосящейся высокой травой обступали суровые незыблемые горы, вздымающиеся из земной тверди, а вечнозеленые леса уютно притаились между плоскогорьем и высокими пиками. Маленькие деревянные домики, словно раскиданные в порыве игры ребенком кубики, и красивые небольшие церкви на невысоких холмах поражали воображение. И надо всем этим сияло ослепительно-яркое солнце.
Несколько фотографий отражали поистине фантастический закат: небо переливалось всеми оттенками розового, лилового, фиолетового и темно-синего, где-то проскальзывали багряные краски. И в этом, несомненно, сказочном свете снег на вершинах гор казался бледно-розовым. А город захлебывался электричеством, пресыщался им, чтобы утром сбросить с себя холодные оковы и вновь нежиться под ласковым солнцем.
Джон вздохнул и захлопнул крышку ноутбука. Утром – на работу, и ему надо было хотя бы попытаться уснуть. Даже ели снова окунуться в беспросветную тьму кошмаров.
Ворочаясь с боку на бок, не прислушиваясь к тихим звукам фортепьяно, лившимся из динамиков, он не мог выбросить из головы ни письма друга, на которое он решил ответить завтра, ни фотографий, абсолютно его очаровавших. Это не было похоже на то, что он видел раньше. Хотя, если подумать, не так много он и видел. Серая Англия да кроваво-красный, охваченный войной Афганистан. Хотя в нем была своя красота. Темная, но все же красота. Песчаные бури в пустынях были смертельно опасны, но если наблюдать за ними издалека, из укрытия – это было незабываемое зрелище: тонны песка неслись по ветру, покорялись только ему, сметали все на своем пути. Красота бывает смертоносной. Дороги сквозь бескрайние степи с редкими блекло-зелеными кустиками, нелепые нагромождения камней по краям, оставшиеся после разбора завалов в предгорьях. И горы. Величавые, опасные, смертельно опасные, прямо как люди, что живут в этих горах...
Скорее всего, горы Новой Зеландии так же опасны. И обвалы на далеких дорогах случаются. Но все же… Казалось, что там - как в сказке. Что если и есть зло, то в конце его не будет. Джону очень хотелось думать именно так. Он уснул с этой умиротворяющей мыслью, и впервые с момента смерти Шерлока снилась ему не война, а песчаная проселочная дорожка, убегающая вдаль, вившаяся ручейком меж зеленых пологих холмов.
_______________
В Бартсе ничего не изменилось. Но удивляться тут было нечему: ведь прошло чуть больше месяца, и никому нет дела до того, что для Джона этот месяц длился словно год, никто под него не подстраивался. Какой-то глупый, детский эгоизм внутри требовал и кричал, чтобы все вокруг замерло, как и его жизнь, чтобы все скорбели вместе с ним, чтобы не было бессмысленных улыбок и пошлых шуток вокруг. Джон пресекал подобные мысли на корню, полностью осознавая их абсурдность, но они все равно периодически появлялись и портили и без того отвратительное настроение.
Молли встретила его в холле. Она стояла у автомата с отвратительным кофе и не смотрела на входную дверь, вперив остекленевший взгляд в свежевыкрашенную стену. Сгорбленные плечи, помятый подол застиранного халата, блеклые волосы, не следа косметики на изможденном лице… Почему-то она была похожа на побитую собаку.
- О, Джон! – девушка ощутимо вздрогнула, когда он подошел к ней. – Доброе утро. Надеюсь, я не сильно отрываю тебя от…
- Нет, нет, все в порядке, Молли, - Джон улыбнулся и протянул ей пакет. Встав пораньше, он все же нашел в себе силы и вошел в комнату Шерлока. Нужный ему футляр со скальпелями обнаружился неожиданно быстро, всего лишь в ящике стола.
- Спасибо, - слегка дрожащими руками Молли взяла пакет и, прижав его к груди, будто ценное сокровище, подняла запавшие глаза и робко улыбнулась. – Джон… Как ты?
- В полном порядке. Спасибо, - отрезал уставший от сочувствия Ватсон. – Что-нибудь еще нужно? Может быть, он брал что-то еще?
- Нет, это все. Спасибо, - еще раз поблагодарила Молли, слегка отпрянув, как только услышала холодные нотки в его голосе.
- Тогда я пойду. Работа, сама понимаешь…
Распрощавшись с девушкой, Джон вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Сочувствие. Нет, это даже не сочувствие – это жалость. Глупая, бессмысленная, никому не нужная жалость отравляла сердце не хуже искренней грусти и скорби об ушедшем друге. Жалостливые взгляды знакомых и коллег преследовали его, куда бы он ни пошел. Джон упорно игнорировал их. Старательно делал вид, что не замечает тяжелых вздохов за спиной, грустных взглядов и тихого перешептывания. И шел в тир или в спортзал, изматывал себя на работе.
И сейчас, выйдя их неуютного холла на оживленную – чересчур оживленную – улицу, полную спешащих по своим делам равнодушных прохожих и отвратительно гудящих в пробке машин, сбежав от жалостливых глаз Молли, Джону очень захотелось воспользоваться приглашением Бориса.
* Отсылка к песне Radiohead – No surprises
** Отсылка к песне Radiohead – Fake Plastic Trees
ГЛАВА 3. Инспектор Лестрейд, Новая Зеландия и навязанный отпуск.
читать дальшеЧерез два дня после визита в Бартс Джон встретился с инспектором Лестрейдом. Перед этим ему пришлось основательно перетрясти едва ли не все вещи Шерлока, чтобы найти один-единственный небольшой ежедневник – скорее, даже записную книжку - Хаксли. Она обнаружилась в шкафу, в кармане темного пиджака. Никогда раньше Джон не чувствовал себя так погано, как тогда – перетряхивая карманы одежды погибшего друга. Но выбора у него не было: лучше он сам сделает все это, чем допустит до комнаты Шерлока какого-нибудь Андерсона.
Инспектор пошел ему навстречу, понимая желания доктора не показываться в Скотленд-Ярде, дабы избежать очередной порции жалости в глазах знакомых, фальшивого сочувствия, приторных сострадательных улыбок и тихого шепота за спиной, и предложил местом встречи небольшой паб неподалеку от работы Джона.
В пабе было немноголюдно. Три столика были заняты небольшими компаниями явно офисных работников, зашедших выпить по кружке пива, прежде чем идти домой под надзор жен, и возле барной стойки какой-то темноволосый мужчина с военной выправкой напивался в одиночестве – об этом свидетельствовала полупустая бутылка скотча и нетронутое блюдце орешков. Он внимательно смотрел чуть помутневшими глазами за новостями по телевизору, висевшему за спиной бойкого рыжего бармена с веснушчатым лицом. Черноволосая кудрявая официантка с плохо застиранным пятном на форменной футболке принесла Джону пива и тарелку с подгоревшими гренками и степенно удалилась к барной стойке, покачивая бедрами. Сев на высокий стул она окинула взглядом полутемное помещение и, не найдя ничего, заслуживающего ее внимания, развернулась к бармену, усиленно начав строить ему глазки.
Джон выбрал не слишком удачный столик в углу зала – прямо над ним был закреплен динамик. И теперь ему лучше всех остальных было слышно, как надрывается Рудольф Штенкер, сожалея о потерянной человечности*.
Грэг пришел спустя двадцать минут после назначенного времени. Еще сильнее поседевший за прошедший месяц, инспектор выглядел не просто усталым – измученным. Глубокая складка меж бровей, запавшие глаза и новые морщины на лбу только усиливали подобное впечатление. Он рухнул на стул и заказал недовольной тем, что ее оторвали от, несомненно, увлекательного занятия, официантке пинту темного пива.
- Прости, Джон, опоздал, - сокрушенно покачивая головой, извинился инспектор. – Ограбление антикварного магазина. Взлом и труп. Хозяина застрелили.
- Ничего, я понимаю, - усмехнулся Джон, отгоняя не прошеные мысли о том, что Шерлоку, возможно, понравилось бы это дело. Детектив любил дела, связанные с антиквариатом, надеясь в каждом выйти на сеть контрабанды или аукционную аферу. – Что-то там серьезное?
- Уже третье ограбление антикваров за последний месяц, - продолжил жаловаться Лестрейд, найдя в Джоне благодарного и надежного слушателя. – И каждый раз – никто ничего не видел: все камеры видеонаблюдения отключены, вокруг – никого. Но убили в первый раз, до этого в лавках просто никого не было. А берут они не особенно ценные вещи, как уверяют эксперты. Хотя, все эти магазины имеют дурную славу. Мы давно наблюдаем за их хозяевами, подозреваем в продаже краденного, до сих пор никто не попался.
- Может быть, они что-то ищут? – после минутного молчания высказал предположение Джон. – Ну… Раз не берут ничего ценного, но продолжают грабежи.
Инспектор удивленно посмотрел на него и нахмурился – как всегда делал, когда глубоко задумывался.
- Месяц назад при перевозке в Лондон из России пропали три картины художника Верещагина, - с третьего раза он выговорил зубодробительную фамилию известного баталиста. – Их до сих пор не нашли. Может, их ищет кто-то помимо нас?
Джон пожал плечами и вытер губы салфеткой. О пропаже он не слышал.
- А это мысль… - вслух рассуждал Лестрейд, потягивая темное пиво. – И первый антиквар говорил, что все будто бы не там лежит, где нужно… Надо дать ход этой версии и поднять поиски картин. Спасибо, Джон, - чуть расслабившись на стуле, поблагодарил он и улыбнулся.
- Вот уж не за что, - хмыкнул Джон и протянул инспектору записную книжку. – Вот. Ежедневник Хаксли.
Лестрейд кивнул и убрал улику во внутренний карман пиджака, еще раз поблагодарив доктора.
Они замолчали. Инспектор прокручивал в голове факты о грабежах, сопоставляя их с новой версией, а Джон, которому с его места отлично был виден экран телевизора, лениво следил за бегущей строкой новостей.
В пабе прибавилось народу. Стол неподалеку от них заняла милующаяся парочка, а в другом конце зала расположилась большая и очень шумная компания, оккупировавшая сразу два столика. Единственная официантка флегматично обслуживала клиентов, не обращая внимания на растущее недовольство ее медлительностью. Мужчина за барной стойкой стойко отражал атаки подсевшей к нему нетрезвой ярко накрашенной девицы в короткой юбке, и Джон заметил, что скотча в бутылке рядом с ним не убавилось. Клерков в галстуках сменили другие, отличающиеся от предыдущих только цветами этих самых галстуков, а парочка рядом устала дожидаться официантку и, недовольная, покинула паб, на прощание умудрившись хлопнуть тяжелой дверью.
Новости закончились, и теперь крутили рекламу. Магазин одежды с бешеными скидками, новый тренажер, укрепляющий абсолютно все мышцы организма, зубная паста, туристическая компания… Последняя настойчиво уверяла телезрителей, что Новая Зеландия – самое лучшее место для отдыха, хоть с семьей, хоть с друзьями, демонстрировала восхитительно-яркие виды гор, равнин и чересчур синего океана, обещала лучшие отели и сервис… Стоп. Опять Новая Зеландия?!
Джон и не заметил, что последнюю фразу он произнес вслух, пока немилосердно выдернутый из мыслей об ограблениях Лестрейд не переспросил:
- Что «Новая Зеландия»?
- Ох, я это вслух, да?
- Да, - кивнул инспектор, внимательно вглядываясь в лицо собеседника.
- В последние три дня меня преследуют разговоры об этой стране, - не видя смысла выкручиваться, поделился Джон. В конце концов, хоть близкими друзьями они и не были, но именно у Лестрейда хватило ума и такта не заваливать Джона бессмысленной жалостью, что делало его, возможно, самой приятной сейчас компанией. – Три дня назад армейский друг, обосновавшийся в Веллингтоне, пригласил погостить. Вчера Шон Оррел – мы работаем вместе – вернулся из отпуска и целый день разрисовывал всем красоты островов**, на которых он провел две недели. И вечером, после работы, зашел в книжный на Бейкер-Стрит. Маленькая лавка, отродясь там не бывало никаких акций и прочей лабуды. И там тоже: купил книгу, в подарок дали путеводитель по этой самой Новой Зеландии. А теперь вот, - он кивнул на телевизор, - реклама.
- Съезди туда, - через пару минут веско произнес инспектор. – Серьезно, возьми отпуск и съезди туда. Отвлечешься от всего… - он обвел рукой помещение и тактично промолчал, намекая на последние события, - этого.
- Как-то… Не знаю. Не могу я просто так взять и полететь на другой конец земного шара.
- Почему не можешь?
- У меня же здесь… - начал Джон, но тут же осекся. Что у него здесь? Работа? Вот уж точно не то, за что можно держаться. Не самая лучшая клиника, не самая высокая зарплата, да и графики тяжелые. По сути, единственным ее неоспоримым плюсом было то, что находится клиника неподалеку от Бейкер-Стрит. Люди? Гарриет? Они не виделись уже год, а писать ей можно и из другой страны. Знакомые и коллеги? Нет, ни с кем из них Джон крепко не сдружился. Крепче всех его держал здесь Шерлок. Но его не стало. Так, действительно, что держит его здесь?
Лестрейд ничего больше не сказал, только понимающе ухмыльнулся и, отставив пустой стакан, попросил счет.
Двое выходящих из паба мужчин не заметили, как пристально следит неожиданно трезвым взглядом за ними военный у барной стойки.
___________________________________
Неожиданно выглянувшее из-за лохматых облаков солнце заливало измученный туманами Лондон, грело его, и город нежился в ласковых лучах, впитывал тепло каждым кирпичиком в стене, каждым камнем на мостовой, каждым чахлым деревцем в парке на окраине, заранее зная, что нега не будет долгой: скоро вновь придет густой туман и польет мелкий дождик.
Кабинет главного врача больницы, где работал Джон, был залит светом. Он свободно проникал сквозь не слишком хорошо вымытое стекло и освещал просторное помещение. Белые стеллажи, заставленные нетронутыми книгами, несколько полок над письменным столом, какие-то дипломы в застекленных рамочках на стене… Все в солнечном свете казалось нереальным и неправильным. Непривычным.
Доктор Генрих Колнер – тучный мужчина пятидесяти пяти лет – при виде вошедшего Джона утер платком лоб, собирая капельки пота, и поправил плохо сидевший – не застегивающийся на внушительном животе – халат.
- Доктор Ватсон! Кхм… Я вас ждал, да… - забормотал главврач, убирая платок в карман халата и одновременно пытаясь раздвинуть бумажные горы на столе.
Джон работал в этой больнице год. И весь год, не переставая, удивлялся, каким образом этот излишне суетливый, нерешительный человек, подверженный конформизму настолько, насколько это в принципе возможно, умудрился получить такую высокую должность, требующую решительности, твердого характера, собственного мнения и умения его отстаивать. Но, видимо, кандидатура доктора Колнера полностью устраивала тех, кто его на эту должность выдвинул, да и Джону грех был жаловаться. Генрих хоть и был рохлей, но о своих работниках заботился по мере сил и возможностей.
- Вы что-то хотели мне сказать, - через пару минут начал Джон, не выдержав напряженного молчания, такого неуместного в залитом солнцем кабинете.
- Да, хотел… Кхм... Джон, я настаиваю, чтобы Вы взяли отпуск, - буквально выпалил доктор Колнер, похоже, слегка удивившись своему твердому тону.
- Отпуск?
- Да, Джон, отпуск. Вы работаете у нас целый год, и замечательно работаете, должен заметить… Вы очень хороший хирург, и я ценю Вас. И я не могу не замечать очевидных вещей. Весь год Вы работали без перерывов, а в последний месяц Ваша нагрузка увеличилась почти вдвое, это не очень хорошо. Не мне Вам объяснять, что переработки опасны для здоровья… Кхм… В общем, что тут долго говорить…
- Послушайте, доктор Колнер, - осторожно перебил начальство Джон, устав от несвязного потока фраз. – Мне не нужен отпуск. Я прекрасно себя чувствую и не хочу безвылазно сидеть в четырех стенах.
- И не надо! – как-то воодушевленно воскликнул Генрих, расслабляя узел галстука, на котором красовалось пятно от кетчупа. – Съездите куда-нибудь. На побережье, в южный Девоншир, например! Пейнтон, Торквей… Или в Брайтон! А, может быть, остров Уайт. Конечно, сейчас там не покупаешься, но Вы замечательно отдохнете! А лучше, знаете что? Езжайте куда-нибудь подальше. В Испанию, например, или в Италию. Да хоть в Новую Зеландию! Главное, чтобы тепло было!
«Опять Новая Зеландия…» - отстраненно подумал Джон и глубоко вздохнул. Такими темпами доктор Корнел его уболтает и непременно припомнит парочку родственников из его многочисленной родни, ставшей в больнице уже притчей во языцех, которые готовы его принять хоть завтра, хоть сегодня вечером.
- Доктор Колнер, я вас понял, - вновь прервал бесконечную речь Генриха.
- Вот и замечательно, доктор Ватсон! – главврач едва в ладоши не захлопал. – Очень хорошо, что мы с Вами друг друга поняли. Я предоставляю Вам месяц отпуска, и не смейте возвращаться раньше! Сегодня же жду от Вас заявления, и приказ будет готов к вечеру.
Поняв, что спорить в Колнером бесполезно, Джон покачал головой и вышел из кабинета. В конце концов, может, не так уж это и плохо? Он действительно работает год без перерыва, да и год был, мягко говоря, не из легких. И было неплохо вырваться из душного, дышащего смогом Лондона куда-нибудь далеко. Да хоть в Новую Зеландию! И уедет он не навсегда, а всего лишь на пару недель…
Охваченный каким-то странным предвкушением, даже уверенностью в том, что он собирается поступить правильно – в последний раз он чувствовал подобное, когда согласился жить с Шерлоком, - Джон включил рабочий компьютер и, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, написал Борису, что он будет очень рад повидаться с ним и, если ничего в его планах не изменилось, то прилетит в Веллингтон на пару недель.
День пролетел, как полчаса. Коллеги, тут же откуда-то узнав, что Джон уходит в отпуск, одобрительно похлопывали по плечам и сочувствующе улыбались, делая вид, что понимают, почему он уходит на целый месяц.
Солнце скрылось, и Лондон тут же погрузился в привычные осклизлые и тягучие сумерки, обволакивая ими бесконечных унылых прохожих. Джон шел домой пешком, размышляя, правильно ли он поступает, периодически сталкиваясь плечами со спешащими куда-то людьми, но не обращал на это внимания. На витрине магазина электронной техники выставленные экранами на улицу телевизоры транслировали яркую – такую яркую, что в тусклом свете фонарей она казалась насмешкой – рекламу турфирмы, обещающую туры в Веллингтон. И это уже было даже не смешно.
* Отсылка к песне Scorpions – Humanity
** Новая Зеландия расположена на двух крупных островах (Остров Северный и Остров Южный) и большом количестве (приблизительно 700) прилегающих более мелких островов.
ГЛАВА 4. Туман, билеты и Майкрофт Холмс
читать дальшеХолодный утренний туман заволок сонный город - клочками расползался по улицам, переулкам и тупикам, стелился по тротуарам и мостовым, по дорогам и мостам, клубился над домами, укрывал покатые крыши и не собирался сдавать позиций. Небо плотно затянуло темными облаками, не пропускавшими ни единого лучика света на замерзший город.
Ветра не было, и затейливое, тонкое кружево струйки дыма от сигареты поднималось вверх, тянулось к мрачному небу, к темно-серым облакам, точно желая слиться с ними, но не долетало – растворялось в тумане. Потяжелевшие от влажности волосы черными штрихами падали на лоб, лезли в глаза, и он раздраженно провел рукой по голове, убирая их. Тощий рыжий кот с оборванным ухом прошмыгнул мимо, не обратив на него никакого внимания, и юркнул за мусорный бак, махнув на прощание облезлым хвостом.
Мужчина выкинул окурок и вновь поднял глаза на окно, за которым наблюдал уже полчаса. Шторы все еще были задернуты, свет выключен. Он чуть поежился, плотнее запахивая куртку, и посмотрел на часы. Доктор всегда вставал в шесть.
В пять минут седьмого шторы распахнулись, и в окне на секунду мелькнул знакомый силуэт. Все было в порядке. Мужчина едва заметно кивнул своим мыслям и, развернувшись, растворился в тягучем тумане. И только рыжий кот видел его здесь.
____________________________
На экране телевизора метеоролог в ужасном галстуке в красную крапинку клялся и божился, что подобная погода – густой туман и периодический мелкий дождик – продержится еще неделю, и настоятельно рекомендовал всем лондонцам вплотную заняться профилактикой гриппа и простуды.
Джон хмыкнул на это заявление и, налив большую кружку кофе, включил ноутбук, радостным писком оповестивший его о новом письме от Бориса.
Джон не сдержал улыбки, дочитав письмо. Опять эти услуги… У Бориса была забавная привычка, все знакомства начинать именно с этой фразы. И заканчивать письма ей же.
Зайдя на сайт авиакомпании, Джон понял, что маршрут, предложенный старым другом, действительно самый удачный. Самый быстрый перелет через Сингапур и Сидней стоил больше, чем он зарабатывал за месяц, а если лететь через Шанхай и Окленд, – то получалось слишком долго. И вариант с Абу-Даби и Брисбеном нравился Джону все больше и больше: он с удовольствием еще раз погуляет и по столице ОАЭ, и по австралийскому городу.
Сознание, измученное беспросветной тоской, израненное фальшивым сочувствием, наполнялось чем-то новым, светлым. Будто оформляя заказ билетов в далекую Новую Зеландию, Джон не просто стучал по клавиатуре и сверял паспортные данные - но вдыхал глоток одуряюще-свежего океанского бриза после духоты подвала.
Красивая, с пухлыми руками и очень добрым лицом женщина слегка за сорок в зеленом переднике на чуть рябившем экране телевизора месила тесто, приговаривая что-то о том, как правильно его взбивать и как долго оно должно «ходить» - популярное кулинарное шоу было в самом разгаре. Шторы чуть покачивались на легком сквозняке, пропуская холодный воздух и тусклый свет нового дня в комнату.
Джон кликнул мышкой последний раз, подтверждая бронь, и расслабленно откинулся на спинку стула. Завтра в 21:10 Боинг 777 покинет Хитроу*** и в 7:15 утра уже будет в Абу-Даби. А через три часа, Джон пересядет на другой самолет и полетит в Австралию, а уже оттуда – в Веллингтон. Вся дорога, с пересадками и прогулками по городам, займет почти сорок часов – но это ничто, мелочь, по сравнению с перспективой провести месяц отпуска в промозглом Лондоне, глотая склизкий туман и дыша смогом.
Еще вчера, перед сном, Джон отчетливо понял, что принял правильное решение – улететь в Новую Зеландию. В конце концов, думал он, он же не навсегда туда летит, а всего лишь на пару недель. И он определенно слишком засиделся в хмуром, вылинявшем Лондоне.
- Джон, дорогой мой, доброе утро! – в комнату вошла миссис Хадсон, нагруженная пакетами с логотипом ближайшего супермаркета. – Почему же ты не на работе? У тебя выходной?
- Доброе утро, - Джон поднялся и забрал у домовладелицы пакеты. – У меня отпуск, миссис Хадсон. Целый месяц, с сегодняшнего дня.
- О… И чем же ты займешься?
- Я улетаю завтра, - Джон отнес пакеты на кухню и теперь выгружал свежие продукты в холодильник, отгоняя навязчивую мысль о том, что в нем не хватает чьей-нибудь головы или пальцев, или еще чего-нибудь такого же неприятного. – Армейский друг пригласил погостить. Обратный билет я еще не купил, но вернусь недели через две – три.
- И куда же ты летишь, дорогой? – растерянно спросила домовладелица, опускаясь на стул.
- В Веллингтон. В Новую Зеландию. Сменю обстановку ненадолго, - улыбнулся Джон. – А сейчас, простите, я пойду. Прогуляюсь и кое-что куплю. И не волнуйтесь, я оплачу то время, пока меня не будет.
- Да-да, конечно, - миссис Хадсон закивала головой, как китайский болванчик, и рассеянно улыбнулась, смотря в спину удаляющемуся доктору. Может, это и вправду к лучшему.
Густой голос Мэтта Бернингера, поющего о начале войны****, разбавлял давящую тишину, окрашивал ее причудливыми узорами, точно гуашью на стекле выводил неуловимые образы, меняющие очертания сразу же, когда кажется, что суть уловлена. Идеально чистая комната – она не была в таком состоянии уже два года – навевала, нет, скорее навязывала, только одно желание – сбежать.
Когда-то живая, теплая, полная мелочей, книг, бумаг и каких-то вещей, на первый взгляд абсолютно не вписывавшихся в обстановку, теперь она стала абсолютно безликой. Джон потратил почти всю ночь и полдня, приводя ее в такое состояние, решив, что отоспится всласть в самолете. Он и сам не знал, зачем, но ему казалось невозможным уехать, не разобрав вещи Шерлока. А уже их разбор плавно перетек в генеральную уборку. Теперь здесь ничего не напоминало о том, что раньше единственный в мире консультирующий детектив часами просиживал в мягком кресле или неподвижно лежал на диване, прикрыв глаза, что здесь разгадывались немыслимо сложные загадки, искали заначки сигарет и разбрасывали никотиновые пластыри. Все книги были убраны на стеллажи, а бесчисленные бумаги и мелочи сложены в коробки и спрятаны с глаз долой. На покосившемся столике лежали несколько вещей – черный ежедневник, курительная трубка темного дерева с затейливой резьбой, шейный шелковый платок и темно-коричнево портмоне – и записка с просьбой передать это все инспектору Лестрейду. Все это были утерянные улики к делам различной давности.
И только когда Джон закончил всю уборку, разбор вещей, когда запер дверь в свою комнату и оставил на стерильно-чистой теперь кухне конверт с деньгами для миссис Хадсон – только тогда он почувствовал, что может уехать.
С улицы раздался неприятный, резкий звук автомобильного клаксона, оповещавший о том, что такси прибыло. Джон выключил музыку, подхватил чемодан и небольшую дорожную сумку, все место в которой занимал подарок Борису, и, не оглядываясь, быстро спустился по поскрипывающей лестнице. И почти не удивился, когда увидел на полупустой улице не кэб, а черную машину с открытой задней дверью, возле которой, уткнувшись в телефон, стояла Антея.
- Добрый день, - девушка подняла голову, сдержанно, дежурно улыбнулась и кивнула на открытую дверь.
Откуда-то вынырнувший водитель в форменной фуражке выхватил чемодан и сумку у него из рук и быстро убрал в багажник. Джон, подумав, что именно этого и следовало ожидать, обреченно вздохнул и сел в машину. Его тут же окутал запах кожи и тонкого парфюма Майкрофта, сидевшего прямо, придерживающего одной рукой какую-то тонкую папку на коленях.
- Добрый день, доктор Ватсон, - приторно вежливо улыбнулся Холмс.
- Не могу сказать того же, - выдохнул Джон и откинулся на обитую явно натуральной кожей спинку сидения.
- Надеюсь, Вы не против того, что поедете в аэропорт не на такси, - пропустив мимо ушей его реплику, говорил Майкрофт. – Страшные пробки, - доверительно сообщил он и продолжил: - вот я и взял на себя смелость проводить Вас.
- И почему я совсем не удивлен тем, что Вы знаете о моих планах едва не лучше меня?
Майкрофт что-то неразборчиво хмыкнул, и в ту же секунду машина мягко тронулась с места. Стеклянная перегородка между задней частью салона и водителем обеспечивала им тет-а-тет.
В машине повисло напряженное молчание, нарушаемое только тихим урчанием мотора, и Джону казалось, что он слышит тихое клацанье кнопок на телефоне Антеи. За окном проносились серые громады лондонских высоток, темные заброшенные парки с сиротливыми черными деревьями, сбросившими крону; их ветви крючковатыми пальцами тянулись к серому небу, словно пытались урвать себе кусочек, прикрыть наготу зыбкими облаками в напрасной надежде спрятаться от любопытных глаз. Мелькали кирпичные стены переулков и черные, острые орнаменты пожарных лестниц, грязно-серые тротуары вились длинными змеями, и казалось, что вот-вот зашипят, открыв пасть канализационного люка, - машина объезжала пробки.
Но все пробки Лондона в час пик объехать было невозможно, и они встали на одной из трасс, уже неподалеку от Хитроу. И Майкрофт заговорил, будто и ждал этого момента.
- Джон, я одобряю Ваше желание покинуть страну, - медленно, точно взвешивая каждое слово, начал Холмс.
Джону очень хотелось сказать, что он не нуждается ни в чьем одобрении, а уж тем более – в одобрении Майкрофта, но тот остановил готовую сорваться с языка едкую фразу, заговорив:
- Я знаю, что Вы, возможно, злитесь на меня, и с Вашей точки зрения у Вас, безусловно, есть на то причины. Но поверьте мне: знали бы Вы то, что знаю я, мы бы поняли друг друга.
- Но я не знаю того, что знаете Вы, - твердо ответил доктор.
- Да, конечно. И все же, послушайте меня. Джон, вы поступаете очень правильно, уезжая сейчас. И я смею настоятельно Вам рекомендовать в ближайшие пару лет не возвращаться в Великобританию.
- Что?! – Джон едва не подскочил на сидении. – Вы выгоняете меня из страны?!
- Ну что Вы, конечно нет! – поморщился Майкрофт, точно смертельно оскорбившись подобным обвинением. – Поймите, доктор Ватсон, я не могу рассказать Вам всего, как бы мне этого ни хотелось. Но кое-что все же скажу.
- С удовольствием послушаю, - едва сдерживая клокочущую внутри ярость, выдавил Джон.
- Мориарти, как Вам известно, мертв. Но его приспешники – нет. Джеймс имел очень обширную криминальную сеть не только в Лондоне, но и в городах на континенте. Полиции многих стран сейчас работают в одной упряжке, если можно так выразиться, пытаясь собрать концы этой сети, но получается это не слишком удачно и очень медленно. И самые опасные члены группировки Мориарти все еще на свободе.
- А какое отношение они имеют непосредственно ко мне? – все еще злясь, спросил Джон, чуть более резко, чем требовалось.
Майкрофт, казалось, абсолютно не замечал явной грубости и говорил все так же ровно и спокойно, будто рассуждал не о преступниках на свободе, а о том, какую скатерть лучше постелить на стол.
- Прямое отношение, доктор Ватсон, самое прямое. Многие считают, что Вы – один из главных виновников смерти Джеймса Мориарти, потому что работали с Шерлоком, - Холмс даже не запнулся, говоря о погибшем брате. – И они будут охотиться на Вас. И я, к сожалению, не смогу обеспечить Вам достойную защиту.
- Мне не нужна охрана, - отрезал Джон, понимая, что Майкрофт, вероятно, не лжет. Мотивов у него для этого не было.
- Не сомневаюсь, что Вы можете себя защитить, доктор, но не от лучших снайперов и профессиональных киллеров. До этого момента они не трогали Вас, потому что боятся, скажем так, показывать нос в Лондоне. Но сейчас надзоры спадают, остальные преступники, к сожалению, на месте не стоят, и у полиции не хватает ресурсов следить за всем. Поэтому, Вам будет намного целесообразнее и безопаснее находиться как можно дальше от Великобритании. Веллингтон – прекрасный город, Вам непременно там понравится. И поверьте, я приложу все усилия, чтобы там они Вас не нашли. Полагаю, это меньшее, что я могу для Вас сделать.
Обескураженный Джон растерянно уставился в окно. Машина медленно ползла по запруженной дороге, пристроившись за туристическим автобусом. Рядом медленно ехал старый опель. Маленький ребенок на заднем сидении увлеченно строил ему забавные рожицы, и Джон не смог не улыбнуться.
- Я понимаю, что сложно вот так, сходу, это осознать, поэтому я ни в коем случае Вас не тороплю с решением. И все же, настоятельно Вам рекомендую задержаться в Веллингтоне, - Майкрофт протянул ему тонкую папку. – Вот, не отказывайтесь. Здесь разрешение на медицинскую практику в Новой Зеландии, подтверждение Вашей хирургической лицензии и разрешение на ношение оружия. Другой паспорт Вам там не понадобится.
Джон внимательно всмотрелся в лицо старшего Холмса. Несколько новых тонких морщинок на лбу и какая-то неестественная, нездоровая бледность отнюдь не красили Майкрофта. Ему не нравился Майкрофт, он был страшно зол на него за то, как тот поступил со своим младшим братом. И не хотел от него ни советов, ни помощи.
- Доктор Ватсон, не упрямьтесь, - устало выговорил Холмс. – Поверьте, это для Вашего же блага. И у меня нет абсолютно никаких причин лгать Вам.
Джон вздохнул и кивнул. Злость на слова Холмса испарилась, растворилась в уютной атмосфере салона, в приятном запахе кожи, в тепле. И, в конце концов, это просто папка с документами. Ничего страшного не случится, если он ее возьмет.
- Думаю, мы с Вами еще увидимся, доктор Ватсон. Но не скоро, - сказал на прощание Майкрофт, стоя, опершись спиной на машину.
Джон подхватил чемодан и сумку и, чуть поколебавшись, протянул руку.
- До свидания. И спасибо.
Холмс пожал руку с абсолютно невозмутимым лицом, кивнул на прощание и сел в машину.
Это был последний раз, когда Джон Ватсон видел Майкрофта Холмса.
* Абу-Даби – столица Объединенных Арабских Эмиратов и эмирата Абу-Даби
** Брисбен – город на восточном побережье Австралии, административный центр штата Квинсленд
*** Хитроу – международный аэропорт в Лондоне
**** Отсылка к песне The National – Start a war
Продолжение в комментариях.
Автор: Шапито
Бета: Billy Dietrich
Персонажи: Себастьян Моран (он же Торнтон Рей и Торин)/Джон Ватсон (Бильбо Беггинс) и все остальные из кинотрилогии и сериала
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Фэнтези, Мистика, Психология, Hurt/comfort, Songfic, AU
Предупреждения: OOC (но это на всякий случай и потому что АУ. Автор обещает держать персонажей в рамках)
Дисклаймер: Все не мое, поиграю и отдам
Саммари: Пост - Рейхенбах. Джон Ватсон по совету армейского друга переезжает из Лондона в Веллингтон. Устраивается там на хорошую работу, снимает милую квартиру и начинает новую жизнь.
Себастьян Моран, исполняя условия контракта, дабы удостовериться, что доктора там не ждет Шерлок Холмс, отправляется вслед за ним. Но самолет терпит крушение, и он попадает к Ватсону в пациенты.
И все бы хорошо, если бы их обоих не начали мучить странные сны-сказки о драконах, походах и волшебниках.
От автора: У автора есть свой хэдканон, в котором Моран - не верная шавка Мориарти, а просто наемник. Вот так тут и будет. И да, автор не любит Мориарти. Ну, это так, на всякий случай, а-то мало ли что.
И немного Ричарда в роли Морана:
читать дальше
ГЛАВА 1. Злость, тоска и маленький ребенок, оказавшийся умнее всех остальных
читать дальше- Джон, мне так жаль…
- Конечно, друзьями мы с ним не были, скорее - наоборот… Но все же, прими мои искренние соболезнования…
- Я слышал, что сталось с Холмсом. Я газетам не особо верю, а ты уж в людях разбираешься…. Мне жаль, в общем…
- Я… Боже, Джон! Не верю, что все так закончилось!
Крепкая рука инспектора Лестрейда крепко сжимала уже ноющее от железной хватки плечо. У него единственного хватило ума промолчать, и за это Джон был ему чертовски благодарен. Смазанные лица и фигуры людей сливались в неясный узор, и сознание выделяло только отдельные детали: распухшие, искусанные губы и некрасиво покрасневший нос Молли, сжатый в тонкую полоску рот Андерсена, его же рука, обнимающая поеживающуюся под моросящим дождем Донован, измятый платок в руках миссис Хадсон…. Джон не всматривался в проходящих мимо людей. Кажется, коллеги и знакомые что-то говорили ему, пожимали руку; ненужные, бессмысленные слова и фразы пролетали мимо, не оставляя в измученной памяти и следа, а каждый звук отдавался в ушах противным скрежетом металла о стекло.
Но он знал, что, в конце концов, это закончится. Ноющая боль в груди притупится, сознание, замутненное пеленой потери, прояснится, и останутся только хорошие воспоминания и острая пустота за ребрами. Когда-нибудь. Он уже проходил через это, и не раз.
- Время лечит, Джон, - сиплый от плача голос миссис Хадсон разбил тишину комнаты на миллиарды мелких осколков, веером рассыпавшихся по не подметенному полу, припорошивших книги и бумаги, грудой сваленные на низком покосившемся столике, разлетевшихся по потертой обивке кресел и дивана.
- Нет, не лечит. Оно только берет свое, - даже собственный голос казался чужим.
После ухода миссис Хадсон стало еще хуже, хотя, казало бы, куда уж? Тишина, вновь почувствовав себя полноправной хозяйкой положения, снова окутывала зыбким маревом, густым и терпким, как предрассветный туман над Темзой. Чашка с горячим чаем обжигала руки. Ворох сброшенных с кресла бумаг рассыпался по пыльному ковру в причудливом узоре, и не прошеные воспоминания накатили лавиной.
Сидя в глубоком кресле, обняв пальцами горячую кружку, Джон вспоминал. Вспоминал, как умерли родители. Ему было шесть, когда рак - протоковая аденокарцинома – победил отца, и тот медленно и мучительно умирал в больнице. В ночь, когда его не стало, мама держала его за руку. Но он был еще ребенком, чтобы полностью осознать то, что папы больше нет. Мама погибла, когда Джону было восемнадцать, трагично и глупо: пьяный водитель с выключенными фарами из-за поворота. Не дожила до приезда скорой помощи, а его в это время даже не было в городе - он как раз отмечал успешно сданный экзамен в каком-то пабе. Боль от потери матери притупилась через год, но внутри было… пусто. Всегда.
Потом была война, и смертей вокруг стало слишком много. Отчетливо он помнил только первые три. Молоденький сержант с развороченной автоматной очередью брюшиной скончался у него на руках. Симпатичная медсестра не донесла необходимые медикаменты, ее отбросило взрывной волной на металлическое ограждение, и колючая проволока пропорола ей яремную вену. И лейтенант соседнего взвода, которому тем же взрывом оторвало обе ноги. Он умер от болевого шока и потери крови, так и не узнав, что в тот же день дома, в Кардиффе, у него родилась дочь. А все остальные смерти на войне сотнями тонких нитей сплелись в огромный клубок, отливавший багряно-красным, и распутать его было невозможно. По ночам ему все еще снились обрывки, коротенькие концы этих ниточек, выбившиеся из клубка: расширенные от ужаса и боли глаза рядового, погнутая каска со следами крови солдата, с которым Джон два часа назад делил обед, тихие стоны раненых в грязном лазарете, заплаканные лица и цинковые гробы, покрытые флагами. От этих кошмаров его не смогла избавить даже жизнь с Шерлоком, хотя повторяться они стали значительно реже.
А теперь и Шерлока не стало. Эта мысль, робким ростком пробившаяся сквозь воспоминания, будто терновым стеблем оплела горло, лишая его возможности вздохнуть. Джон тряхнул головой, силясь прогнать наваждение, но его попытки успехом не увенчались. Шерлока больше не было, и ему придется смириться с этим.
Джон поставил чашку с остывшим чаем на какие-то бумаги и поднялся. Он точно знал, что теперь кошмаров у него будет больше. Намного больше.
Обыденность. Этим словом точнее всего можно было охарактеризовать следующий месяц. Тусклые серые дни с непрекращающимся моросящим дождиком и пронизывающим ветром сменялись темными ночами, полными тяжелых снов. Порой казалось, что он погружается в повседневность, ища в ней спасение от своих мыслей, как в вязкое болото из усталости, отчаяния и заурядности, и оно затягивает с головой, сковывает по рукам и ногам, не давая даже ничтожного шанса выбраться.
Джон работал на износ. Брал дополнительные часы в больнице, оставался на ночные дежурства, подменял коллег и спал на диване в ординаторской. Но «спал» слишком громко сказано. Он словно проваливался в кроваво-красную трясину, полную давно – и недавно – погибших, их изуродованные смертью лица искажались в жуткие гримасы; и все они, как один, кричали. Кричали от боли, вопили от страха, периодически переходя на отчаянные всхлипы. И звали, звали его, к себе, в топкую глубину. А звонок будильника отдавался в измученном сознании ангельским хором, сулящем спасение отравленной тоской душе.
Джон возненавидел тишину. Когда-то она его успокаивала, но сейчас только тревожила, разжигая костер непрошеных мыслей и воспоминаний. Теперь, войдя в свою по-спартански чистую и скупую комнату, он первым делом включал радио. Тоскливый плач старого блюза, отчаянные молитвы джаза, умиротворение классиков сменялись рок-балладами из далекой юности, оперными ариями и дешевой современной попсой. И даже последнее было в разы лучше, чем давящая на слух тишина. Великий Луис Армстронг и Элла Фицджеральд в сопровождении неизменного саксофона, надрывный плач скрипки Эдвина Мартона, голоса Меркьюри и Криса Мартина стали его неизменными спутниками.
Целый месяц он малодушно избегал гостиной. Миссис Хадсон каждую неделю исправно убиралась, даже сложила книги и бумаги в высокие стопки на покосившемся столике, распихала по углам вещи, и в темной комнате воцарилось подобие порядка. И Джон прекрасно понимал, что это не могло длиться вечно.
Эмоциональный запор, наступивший сразу после смерти друга, сменился неконтролируемой злостью на него. Час в тире и несколько фунтов на настоящие патроны помогали. Если представлять на месте каждой мишени Мориарти, было легче.
Джон стал ходить в спортзал - небольшое полутемное помещение в подвале с пыльными грушами и маленьким рингом. Старичок – администратор с вечно извиняющейся за все грехи человечества улыбкой показал душевую с отбитым по краям кафелем и облупившейся краской, назвал расценки и предложил, если нужно, найти тренера. От тренера Джон отказался. Все, что нужно, он помнил еще с армейской подготовки, а для того, чтобы сбрасывать напряжение, тренер был ему не нужен – вполне хватит тяжелых боксерских груш и редких спаррингов с завсегдатаями.
Через три недели клокочущая злость сменилась тоской. Душной и черной, как ночь в Афганистане перед бурей. Он все еще работал больше положенного, все еще мучился багряными кошмарами, все еще ходил в тир и спортзал, но медленно и неотвратимо угасал. Эмоции притупились, а все вокруг будто заволокло серой пеленой. Все чаще Джон ловил на себе обеспокоенные взгляды коллег и знакомых, чаще слышал перешептывания за спиной. Но не обращал на них внимания, все сильнее вечерами избивая боксерскую грушу.
Но все когда-нибудь достигает своего апогея, все без исключений. Так случилось и с ним.
Джон подменял коллегу в клинике, на приеме. Плохо срастающаяся кость – отправить к травматологам, грипп, подозрение на сахарный диабет второго типа, гонорея, вероятная язва двенадцатиперстной кишки, симулянт, наркоман… Люди и хвори сменяли друг друга бесконечным потоком, и Джон даже не запоминал лица, только имена и диагнозы. До тех пор, пока не остался один на один с явно простуженным ребенком – Рейчел, пять лет – и ее отец, пришедший с девочкой в клинику, не отлучился позвонить, перепоручив ребенка заботам надежного доктора.
- А почему Вы такой грустный? – непосредственные дети редко боятся спросить о том, что действительно им интересно. Вот и Рейчел не побоялась.
- Я не грустный, Рейчел. Повернись, надо померять тебе температуру.
- Нет, у Вас очень грустные глаза. Как у дяди Теодора. У него были такие же грустные глаза, когда тетя Кейт уехала от него навсегда. Точнее, это мне мама так сказала, что она уехала. Но я-то знаю, - доверительно наклонившись вперед, продолжила девочка, - я ведь уже большая! Я знаю, что тетя Кейт умерла. У Вас тоже кто-то умер?
Удивившись проницательности пятилетнего ребенка, Джон вытащил градусник и неодобрительно покачал головой – невысокая, но температура все-таки была.
- Рейчел, у тебя горло болит?
Девочка упрямо помотала головой, отказываясь отвечать, и выжидательно уставилась на него, требуя ответа. Понимая, что от любопытного и умного не по годам ребенка ему не отвертеться, Джон сел напротив нее и серьезно сказал:
- Давай так. Ты ответишь на все мои вопросы, а потом я тебе все расскажу.
Рейчел широко улыбнулась и затараторила:
- Горло у меня не болит, и вообще, я себя хорошо чувствую, это просто мама с папой сильно волнуются.
- Все понятно, - Джон поднялся и потянулся к карте. Никаких антибиотиков, только теплый шарф, витамины, мед и шерстяные носки. И пара дней дома.
- Вы обещали, - девочка сверкнула любопытными глазами из-под светлой челки.
- Ну, хорошо… У меня недавно умер лучший друг, - удивительно, но сказать это оказалась куда легче, чем ему думалось. – Он был… невероятным человеком. Очень умным, гением. Он помогал полиции, ловил преступников. А потом преступник поймал его, - севшим голосом закончил он.
Рейчел легко спрыгнула с кровати и, подойдя к нему, взяла за руку. Джон не смог не улыбнуться, приседая на корточки перед ребенком.
- Вам нужно переехать, - чересчур серьезно заявила Рейчел. – Так дядя Теодор сделал, папа потом говорил, что ему теперь намного веселей.
- И куда же переехал дядя Теодор? – все еще улыбаясь, спросил Джон.
- Я забыла, - нахмурившись, пробормотала девочка. – В другую страну.
- Я подумаю над твоими словами, - серьезно, скрыв улыбку, пообещал Джон и поднялся. – А ты мне пообещай, что будешь делать все, что папа и мама скажут, чтобы вылечиться.
Рейчел кивнула и выпустила его руку. Рассказав вернувшемуся взволнованному отцу все, что нужно делать, Джон тепло попрощался с ребенком. И снова нескончаемой рекой полились безликие пациенты: застарелая грыжа, отравление диоксидом, бессонница и какая-то очаровательная дама, абсолютно уверенная в том, что у нее болезнь Вильсона-Коновалова, заявившая, что она и интернет знают намного больше, чем один доктор.
К вечеру Джон напрочь забыл о разговоре с маленькой Рейчел. Рутина вновь оплела его прочными путами повседневных дел и забот, отгоняя мысли, забивая камнями чувства. Так бы оно и продолжалось неизвестно сколько, если бы Джон не решил за чашкой вечернего чая проверить почту.
ГЛАВА 2. Спам, армейский друг и ненужная жалость.
читать дальшеСквозь неплотно задернутые шторы в комнату робко пробивались сумерки. Промозглый лондонский вечер, полный вязкого тумана, подсвеченного яркими неоновыми огнями вывесок и рекламных баннеров, заглядывал в окно и тихо стучался моросящим дождиком по неширокому подоконнику. Но боялся войти, испуганный холодным электрическим светом и теплом.
От чашки обжигающе горячего чая поднимался бесцветный пар и тут же пропадал, снесенный легким случайным сквозняком. Приветственный сигнал включенного ноутбука тут же заглушила льющаяся из динамиков небольшого музыкального центра мелодия. Том Йорк умолял о спокойной жизни без сюрпризов и тревог*, и Джону это показалось каким-то каламбурным. Пасторальный пейзаж в спокойных тонах на рабочем столе радовал глаз своей непосредственностью и умиротворенностью, и Джону вдруг безумно захотелось видеть за окном не сивый туман и кирпичные дома душного Лондона, дышавшего пронизывающим ветром и выхлопными газами, а что-то другое – теплое и солнечное, с ласковым бризом и свежим воздухом.
Почтовый ящик был завален спамом. К спаму Джон относил не только назойливую рекламу магазинов, сайтов знакомств, спа-салонов и фитнес клубов, но и пространные письма журналистов, неизвестно как выведавших его адрес. Все они, как один, настаивали на интервью, обещали анонимность или целые полосы, посвященные ему, Джону, и заоблачные вознаграждения хотя бы за пару скупых слов и личных фотографий. Все эти письма, так и непрочтенные, отправились в корзину, а их авторы – в черный список, на всякий случай.
Но несколько Джон все-таки прочел. Вежливо ответил отказом Майку Стэнфорду, приглашавшему его на уик-энд в Уэльс, клятвенно заверил Молли в том, что он в полном порядке и обязательно вернет ей какие-то скальпели, взятые из Бартса Шерлоком – отыскать бы их еще, – и пообещал Лестрейду найти материалы по делу некоего Хаксли – как выяснилось, консультирующий детектив забрал улику – ежедневник – и так и не вернул. Видимо, откладывать разбор вещей Шерлока дальше некуда.
Книги, бумаги, какие-то мелочи, многие из которых, видимо, на самом деле были уликами к раскрытым Шерлоком делам, десятки колб и дорогой микроскоп, его компьютер, одежда и еще куча всего – все это заботливой миссис Хадсон было сложено в запертой комнате детектива. Все это следовало бы разобрать, и заняться этим явно придется Джону. Если бы Майкрофту было оттуда что-то нужно, то он бы забрал, не спрашивая, но мистер Британское правительство не появлялся на Бейкер-стрит уже больше месяца - то есть, с момента похорон - чему Джон был очень рад.
За чтением он не заметил, как на город опустилась блеклая ночь, мало чем отличающаяся от вечерних сумерек. Темнее за окном не стало – только ярче в медленно растворяющемся тумане виднелись бесчисленные рекламные вывески, да свет огромных прожекторов над большим стадионом, где надрывалась какая-то певичка, прорезал беззвездное небо, будто карманным фонариком кто-то пытался разогнать непроглядную густую тьму черного подвала. Джон едва не опрокинул чашку с недопитым остывшим чаем, когда встал прикрыть окно. Светлые шторы мерно колыхались под легким сквозняком, а Том Йорк все еще пел о пластиковых деревьях**.
Джон уже собирался захлопнуть крышку ноутбука и, взяв какую-нибудь книгу, лечь, как в углу экрана высветилось оповещение о новом письме. Не глядя, кликнув по маленькому окошку, он вздохнул и уже собрался было мысленно разразиться очередной тирадой на представителей желтой прессы, но она оказалась не к месту. Письмо было вовсе не от назойливых журналистов или не менее назойливых рекламных агентств, а от старого друга – Бориса Тоя. Это был настоящий сюрприз.
С Борисом – англичанином с намешанной европейской кровью и русскими корнями – они служили в Афганистане. Борис, как и Джон, был хирургом, но заканчивал он не Бартс, да и призвали их в разное время. И покинул он охваченную военной агонией страну на три месяца раньше Джона, но тоже в связи с ранением – сквозное в плечо. Борис не собирался возвращаться в чинную и чопорную Англию после службы. Он часто говорил о своем желании попутешествовать и посетить, наконец, историческую родину – Россию, откуда во время революции сбежала его прабабка вслед за каким-то то ли поэтом, то ли писателем, а, может быть, и драматургом. Как бы то ни было, желание свое он, видимо, осуществил и на два года пропал из поля зрения Джона.
Джон не смог сдержать тени улыбки, вспоминая веселого товарища. Любую, даже самую тяжелую и безвыходную ситуацию, тот всегда скрашивал веселой шуткой. Даже из короткого плена возвращался с широкой ухмылкой из-под залихватски подкрученных усов и несколькими новыми байками.
Джон, старый бродяга!
Сколько лет, сколько зим! Знаю, это было настоящим свинством с моей стороны пропасть вот так, на целых два года, но поверь, не везде, где я побывал, был интернет. Очень надеюсь, что ты не сменил адрес и все-таки прочитаешь это.
Даже не знаю, с чего бы мне начать… Столько всего произошло за это время, не описать в одном письме. Да и не жалую я особо электронную почту, ты же знаешь. Встретиться бы.
Вот да, кстати. Ты не поверишь, где я сейчас. Но да ладно, не гадай, все равно не угадаешь. Помотавшись по свету – ух, где я только не был! – я таки обосновался на одном месте. В Веллингтоне, Новая Зеландия. Я прямо вижу сейчас твое удивленное выражение лица! Не удивляйся так, друг мой, это прекрасное место. Кузен мой, по папиной линии, Боб, я тебе как-то о нем рассказывал, тут уже давно. Ты представь, у него своя шоколадная фабрика! Вот это хохма, а? В общем, я заехал, то есть, залетел, его навестить, да так и остался здесь. Это удивительная страна. Тебе бы точно тут понравилось. Здесь потрясающе красиво. Я прилагаю к письму несколько фотографий – надеюсь, я все правильно прикрепил, и ты их увидишь.
Так о чем это я… Ах да! Встретиться! Джон, дружище, где бы ты сейчас ни был – полагаю, все еще мерзнешь в старушке – Англии, - выбирайся сюда. Я буду тебе чертовски рад. Хоть на недельку, а? Устрою и приму тебя в лучшем виде. Поверь мне, ты придешь в абсолютнейший восторг от этого места.
В общем, обязательно мне напиши. Поговорим уже обо всем посерьезнее.
Всегда к твоим услугам, Борис.
P. S. Как там поживает Гарриет?
Сколько лет, сколько зим! Знаю, это было настоящим свинством с моей стороны пропасть вот так, на целых два года, но поверь, не везде, где я побывал, был интернет. Очень надеюсь, что ты не сменил адрес и все-таки прочитаешь это.
Даже не знаю, с чего бы мне начать… Столько всего произошло за это время, не описать в одном письме. Да и не жалую я особо электронную почту, ты же знаешь. Встретиться бы.
Вот да, кстати. Ты не поверишь, где я сейчас. Но да ладно, не гадай, все равно не угадаешь. Помотавшись по свету – ух, где я только не был! – я таки обосновался на одном месте. В Веллингтоне, Новая Зеландия. Я прямо вижу сейчас твое удивленное выражение лица! Не удивляйся так, друг мой, это прекрасное место. Кузен мой, по папиной линии, Боб, я тебе как-то о нем рассказывал, тут уже давно. Ты представь, у него своя шоколадная фабрика! Вот это хохма, а? В общем, я заехал, то есть, залетел, его навестить, да так и остался здесь. Это удивительная страна. Тебе бы точно тут понравилось. Здесь потрясающе красиво. Я прилагаю к письму несколько фотографий – надеюсь, я все правильно прикрепил, и ты их увидишь.
Так о чем это я… Ах да! Встретиться! Джон, дружище, где бы ты сейчас ни был – полагаю, все еще мерзнешь в старушке – Англии, - выбирайся сюда. Я буду тебе чертовски рад. Хоть на недельку, а? Устрою и приму тебя в лучшем виде. Поверь мне, ты придешь в абсолютнейший восторг от этого места.
В общем, обязательно мне напиши. Поговорим уже обо всем посерьезнее.
Всегда к твоим услугам, Борис.
P. S. Как там поживает Гарриет?
Старый бродяга… Джон не сдержал ухмылки при виде армейского прозвища, данного ему Борисом. А ведь все из-за того, что он, Джон, был прикреплен к взводу солдат под командованием сурового полковника Двейна Фунд, с которым и был отправлен едва ли не на другой конец страны. После успешного завершения операции, уже в пути на родную базу, на них напали. Раненых было немного, убитых – вообще никого, но транспорта и средств связи они лишились, хорошо хоть, осталась вода. Вот и пришлось добираться до базы пешком, под нещадно палящим солнцем и горячим ветром, забивавшим глаза песком. Шли они всего километров тридцать, но долго, из-за того, что тащили раненых на спине. После этого случая всех причастных с подачи Бориса прозвали «бродягами». Полковника Фунд – высокого лысого бугая, который как никто другой заботился о своих ребятах и был одним из лучших командиров, которых знал Джон, - вскоре перевели на другую базу, взвод расформировали, и солдат отправили по домам, но прозвища остались.
Новая Зеландия! Ну кто бы мог подумать…
К письму действительно прилагался небольшой архив явно профессиональных фотографий, почти открыток, города и окрестностей. Веллингтон поразил Джона. Ему, привыкшему к вечной промозглой серости Лондона, к густым туманам и грязной Темзе с курсирующими проржавелыми судами, было непривычно видеть ослепительно белые дома, утопающие в роскошной зелени парков. Большие окна небоскребов и высоток посверкивали под ярким солнцем, заливающим город теплым светом, диковинные деревья тянулись вверх, к невозможно яркому небу без единого, даже самого маленького, облачка, а океан был настолько синим, что казался сказочным. Необъятные равнины с колосящейся высокой травой обступали суровые незыблемые горы, вздымающиеся из земной тверди, а вечнозеленые леса уютно притаились между плоскогорьем и высокими пиками. Маленькие деревянные домики, словно раскиданные в порыве игры ребенком кубики, и красивые небольшие церкви на невысоких холмах поражали воображение. И надо всем этим сияло ослепительно-яркое солнце.
Несколько фотографий отражали поистине фантастический закат: небо переливалось всеми оттенками розового, лилового, фиолетового и темно-синего, где-то проскальзывали багряные краски. И в этом, несомненно, сказочном свете снег на вершинах гор казался бледно-розовым. А город захлебывался электричеством, пресыщался им, чтобы утром сбросить с себя холодные оковы и вновь нежиться под ласковым солнцем.
Джон вздохнул и захлопнул крышку ноутбука. Утром – на работу, и ему надо было хотя бы попытаться уснуть. Даже ели снова окунуться в беспросветную тьму кошмаров.
Ворочаясь с боку на бок, не прислушиваясь к тихим звукам фортепьяно, лившимся из динамиков, он не мог выбросить из головы ни письма друга, на которое он решил ответить завтра, ни фотографий, абсолютно его очаровавших. Это не было похоже на то, что он видел раньше. Хотя, если подумать, не так много он и видел. Серая Англия да кроваво-красный, охваченный войной Афганистан. Хотя в нем была своя красота. Темная, но все же красота. Песчаные бури в пустынях были смертельно опасны, но если наблюдать за ними издалека, из укрытия – это было незабываемое зрелище: тонны песка неслись по ветру, покорялись только ему, сметали все на своем пути. Красота бывает смертоносной. Дороги сквозь бескрайние степи с редкими блекло-зелеными кустиками, нелепые нагромождения камней по краям, оставшиеся после разбора завалов в предгорьях. И горы. Величавые, опасные, смертельно опасные, прямо как люди, что живут в этих горах...
Скорее всего, горы Новой Зеландии так же опасны. И обвалы на далеких дорогах случаются. Но все же… Казалось, что там - как в сказке. Что если и есть зло, то в конце его не будет. Джону очень хотелось думать именно так. Он уснул с этой умиротворяющей мыслью, и впервые с момента смерти Шерлока снилась ему не война, а песчаная проселочная дорожка, убегающая вдаль, вившаяся ручейком меж зеленых пологих холмов.
_______________
В Бартсе ничего не изменилось. Но удивляться тут было нечему: ведь прошло чуть больше месяца, и никому нет дела до того, что для Джона этот месяц длился словно год, никто под него не подстраивался. Какой-то глупый, детский эгоизм внутри требовал и кричал, чтобы все вокруг замерло, как и его жизнь, чтобы все скорбели вместе с ним, чтобы не было бессмысленных улыбок и пошлых шуток вокруг. Джон пресекал подобные мысли на корню, полностью осознавая их абсурдность, но они все равно периодически появлялись и портили и без того отвратительное настроение.
Молли встретила его в холле. Она стояла у автомата с отвратительным кофе и не смотрела на входную дверь, вперив остекленевший взгляд в свежевыкрашенную стену. Сгорбленные плечи, помятый подол застиранного халата, блеклые волосы, не следа косметики на изможденном лице… Почему-то она была похожа на побитую собаку.
- О, Джон! – девушка ощутимо вздрогнула, когда он подошел к ней. – Доброе утро. Надеюсь, я не сильно отрываю тебя от…
- Нет, нет, все в порядке, Молли, - Джон улыбнулся и протянул ей пакет. Встав пораньше, он все же нашел в себе силы и вошел в комнату Шерлока. Нужный ему футляр со скальпелями обнаружился неожиданно быстро, всего лишь в ящике стола.
- Спасибо, - слегка дрожащими руками Молли взяла пакет и, прижав его к груди, будто ценное сокровище, подняла запавшие глаза и робко улыбнулась. – Джон… Как ты?
- В полном порядке. Спасибо, - отрезал уставший от сочувствия Ватсон. – Что-нибудь еще нужно? Может быть, он брал что-то еще?
- Нет, это все. Спасибо, - еще раз поблагодарила Молли, слегка отпрянув, как только услышала холодные нотки в его голосе.
- Тогда я пойду. Работа, сама понимаешь…
Распрощавшись с девушкой, Джон вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Сочувствие. Нет, это даже не сочувствие – это жалость. Глупая, бессмысленная, никому не нужная жалость отравляла сердце не хуже искренней грусти и скорби об ушедшем друге. Жалостливые взгляды знакомых и коллег преследовали его, куда бы он ни пошел. Джон упорно игнорировал их. Старательно делал вид, что не замечает тяжелых вздохов за спиной, грустных взглядов и тихого перешептывания. И шел в тир или в спортзал, изматывал себя на работе.
И сейчас, выйдя их неуютного холла на оживленную – чересчур оживленную – улицу, полную спешащих по своим делам равнодушных прохожих и отвратительно гудящих в пробке машин, сбежав от жалостливых глаз Молли, Джону очень захотелось воспользоваться приглашением Бориса.
* Отсылка к песне Radiohead – No surprises
** Отсылка к песне Radiohead – Fake Plastic Trees
ГЛАВА 3. Инспектор Лестрейд, Новая Зеландия и навязанный отпуск.
читать дальшеЧерез два дня после визита в Бартс Джон встретился с инспектором Лестрейдом. Перед этим ему пришлось основательно перетрясти едва ли не все вещи Шерлока, чтобы найти один-единственный небольшой ежедневник – скорее, даже записную книжку - Хаксли. Она обнаружилась в шкафу, в кармане темного пиджака. Никогда раньше Джон не чувствовал себя так погано, как тогда – перетряхивая карманы одежды погибшего друга. Но выбора у него не было: лучше он сам сделает все это, чем допустит до комнаты Шерлока какого-нибудь Андерсона.
Инспектор пошел ему навстречу, понимая желания доктора не показываться в Скотленд-Ярде, дабы избежать очередной порции жалости в глазах знакомых, фальшивого сочувствия, приторных сострадательных улыбок и тихого шепота за спиной, и предложил местом встречи небольшой паб неподалеку от работы Джона.
В пабе было немноголюдно. Три столика были заняты небольшими компаниями явно офисных работников, зашедших выпить по кружке пива, прежде чем идти домой под надзор жен, и возле барной стойки какой-то темноволосый мужчина с военной выправкой напивался в одиночестве – об этом свидетельствовала полупустая бутылка скотча и нетронутое блюдце орешков. Он внимательно смотрел чуть помутневшими глазами за новостями по телевизору, висевшему за спиной бойкого рыжего бармена с веснушчатым лицом. Черноволосая кудрявая официантка с плохо застиранным пятном на форменной футболке принесла Джону пива и тарелку с подгоревшими гренками и степенно удалилась к барной стойке, покачивая бедрами. Сев на высокий стул она окинула взглядом полутемное помещение и, не найдя ничего, заслуживающего ее внимания, развернулась к бармену, усиленно начав строить ему глазки.
Джон выбрал не слишком удачный столик в углу зала – прямо над ним был закреплен динамик. И теперь ему лучше всех остальных было слышно, как надрывается Рудольф Штенкер, сожалея о потерянной человечности*.
Грэг пришел спустя двадцать минут после назначенного времени. Еще сильнее поседевший за прошедший месяц, инспектор выглядел не просто усталым – измученным. Глубокая складка меж бровей, запавшие глаза и новые морщины на лбу только усиливали подобное впечатление. Он рухнул на стул и заказал недовольной тем, что ее оторвали от, несомненно, увлекательного занятия, официантке пинту темного пива.
- Прости, Джон, опоздал, - сокрушенно покачивая головой, извинился инспектор. – Ограбление антикварного магазина. Взлом и труп. Хозяина застрелили.
- Ничего, я понимаю, - усмехнулся Джон, отгоняя не прошеные мысли о том, что Шерлоку, возможно, понравилось бы это дело. Детектив любил дела, связанные с антиквариатом, надеясь в каждом выйти на сеть контрабанды или аукционную аферу. – Что-то там серьезное?
- Уже третье ограбление антикваров за последний месяц, - продолжил жаловаться Лестрейд, найдя в Джоне благодарного и надежного слушателя. – И каждый раз – никто ничего не видел: все камеры видеонаблюдения отключены, вокруг – никого. Но убили в первый раз, до этого в лавках просто никого не было. А берут они не особенно ценные вещи, как уверяют эксперты. Хотя, все эти магазины имеют дурную славу. Мы давно наблюдаем за их хозяевами, подозреваем в продаже краденного, до сих пор никто не попался.
- Может быть, они что-то ищут? – после минутного молчания высказал предположение Джон. – Ну… Раз не берут ничего ценного, но продолжают грабежи.
Инспектор удивленно посмотрел на него и нахмурился – как всегда делал, когда глубоко задумывался.
- Месяц назад при перевозке в Лондон из России пропали три картины художника Верещагина, - с третьего раза он выговорил зубодробительную фамилию известного баталиста. – Их до сих пор не нашли. Может, их ищет кто-то помимо нас?
Джон пожал плечами и вытер губы салфеткой. О пропаже он не слышал.
- А это мысль… - вслух рассуждал Лестрейд, потягивая темное пиво. – И первый антиквар говорил, что все будто бы не там лежит, где нужно… Надо дать ход этой версии и поднять поиски картин. Спасибо, Джон, - чуть расслабившись на стуле, поблагодарил он и улыбнулся.
- Вот уж не за что, - хмыкнул Джон и протянул инспектору записную книжку. – Вот. Ежедневник Хаксли.
Лестрейд кивнул и убрал улику во внутренний карман пиджака, еще раз поблагодарив доктора.
Они замолчали. Инспектор прокручивал в голове факты о грабежах, сопоставляя их с новой версией, а Джон, которому с его места отлично был виден экран телевизора, лениво следил за бегущей строкой новостей.
В пабе прибавилось народу. Стол неподалеку от них заняла милующаяся парочка, а в другом конце зала расположилась большая и очень шумная компания, оккупировавшая сразу два столика. Единственная официантка флегматично обслуживала клиентов, не обращая внимания на растущее недовольство ее медлительностью. Мужчина за барной стойкой стойко отражал атаки подсевшей к нему нетрезвой ярко накрашенной девицы в короткой юбке, и Джон заметил, что скотча в бутылке рядом с ним не убавилось. Клерков в галстуках сменили другие, отличающиеся от предыдущих только цветами этих самых галстуков, а парочка рядом устала дожидаться официантку и, недовольная, покинула паб, на прощание умудрившись хлопнуть тяжелой дверью.
Новости закончились, и теперь крутили рекламу. Магазин одежды с бешеными скидками, новый тренажер, укрепляющий абсолютно все мышцы организма, зубная паста, туристическая компания… Последняя настойчиво уверяла телезрителей, что Новая Зеландия – самое лучшее место для отдыха, хоть с семьей, хоть с друзьями, демонстрировала восхитительно-яркие виды гор, равнин и чересчур синего океана, обещала лучшие отели и сервис… Стоп. Опять Новая Зеландия?!
Джон и не заметил, что последнюю фразу он произнес вслух, пока немилосердно выдернутый из мыслей об ограблениях Лестрейд не переспросил:
- Что «Новая Зеландия»?
- Ох, я это вслух, да?
- Да, - кивнул инспектор, внимательно вглядываясь в лицо собеседника.
- В последние три дня меня преследуют разговоры об этой стране, - не видя смысла выкручиваться, поделился Джон. В конце концов, хоть близкими друзьями они и не были, но именно у Лестрейда хватило ума и такта не заваливать Джона бессмысленной жалостью, что делало его, возможно, самой приятной сейчас компанией. – Три дня назад армейский друг, обосновавшийся в Веллингтоне, пригласил погостить. Вчера Шон Оррел – мы работаем вместе – вернулся из отпуска и целый день разрисовывал всем красоты островов**, на которых он провел две недели. И вечером, после работы, зашел в книжный на Бейкер-Стрит. Маленькая лавка, отродясь там не бывало никаких акций и прочей лабуды. И там тоже: купил книгу, в подарок дали путеводитель по этой самой Новой Зеландии. А теперь вот, - он кивнул на телевизор, - реклама.
- Съезди туда, - через пару минут веско произнес инспектор. – Серьезно, возьми отпуск и съезди туда. Отвлечешься от всего… - он обвел рукой помещение и тактично промолчал, намекая на последние события, - этого.
- Как-то… Не знаю. Не могу я просто так взять и полететь на другой конец земного шара.
- Почему не можешь?
- У меня же здесь… - начал Джон, но тут же осекся. Что у него здесь? Работа? Вот уж точно не то, за что можно держаться. Не самая лучшая клиника, не самая высокая зарплата, да и графики тяжелые. По сути, единственным ее неоспоримым плюсом было то, что находится клиника неподалеку от Бейкер-Стрит. Люди? Гарриет? Они не виделись уже год, а писать ей можно и из другой страны. Знакомые и коллеги? Нет, ни с кем из них Джон крепко не сдружился. Крепче всех его держал здесь Шерлок. Но его не стало. Так, действительно, что держит его здесь?
Лестрейд ничего больше не сказал, только понимающе ухмыльнулся и, отставив пустой стакан, попросил счет.
Двое выходящих из паба мужчин не заметили, как пристально следит неожиданно трезвым взглядом за ними военный у барной стойки.
___________________________________
Неожиданно выглянувшее из-за лохматых облаков солнце заливало измученный туманами Лондон, грело его, и город нежился в ласковых лучах, впитывал тепло каждым кирпичиком в стене, каждым камнем на мостовой, каждым чахлым деревцем в парке на окраине, заранее зная, что нега не будет долгой: скоро вновь придет густой туман и польет мелкий дождик.
Кабинет главного врача больницы, где работал Джон, был залит светом. Он свободно проникал сквозь не слишком хорошо вымытое стекло и освещал просторное помещение. Белые стеллажи, заставленные нетронутыми книгами, несколько полок над письменным столом, какие-то дипломы в застекленных рамочках на стене… Все в солнечном свете казалось нереальным и неправильным. Непривычным.
Доктор Генрих Колнер – тучный мужчина пятидесяти пяти лет – при виде вошедшего Джона утер платком лоб, собирая капельки пота, и поправил плохо сидевший – не застегивающийся на внушительном животе – халат.
- Доктор Ватсон! Кхм… Я вас ждал, да… - забормотал главврач, убирая платок в карман халата и одновременно пытаясь раздвинуть бумажные горы на столе.
Джон работал в этой больнице год. И весь год, не переставая, удивлялся, каким образом этот излишне суетливый, нерешительный человек, подверженный конформизму настолько, насколько это в принципе возможно, умудрился получить такую высокую должность, требующую решительности, твердого характера, собственного мнения и умения его отстаивать. Но, видимо, кандидатура доктора Колнера полностью устраивала тех, кто его на эту должность выдвинул, да и Джону грех был жаловаться. Генрих хоть и был рохлей, но о своих работниках заботился по мере сил и возможностей.
- Вы что-то хотели мне сказать, - через пару минут начал Джон, не выдержав напряженного молчания, такого неуместного в залитом солнцем кабинете.
- Да, хотел… Кхм... Джон, я настаиваю, чтобы Вы взяли отпуск, - буквально выпалил доктор Колнер, похоже, слегка удивившись своему твердому тону.
- Отпуск?
- Да, Джон, отпуск. Вы работаете у нас целый год, и замечательно работаете, должен заметить… Вы очень хороший хирург, и я ценю Вас. И я не могу не замечать очевидных вещей. Весь год Вы работали без перерывов, а в последний месяц Ваша нагрузка увеличилась почти вдвое, это не очень хорошо. Не мне Вам объяснять, что переработки опасны для здоровья… Кхм… В общем, что тут долго говорить…
- Послушайте, доктор Колнер, - осторожно перебил начальство Джон, устав от несвязного потока фраз. – Мне не нужен отпуск. Я прекрасно себя чувствую и не хочу безвылазно сидеть в четырех стенах.
- И не надо! – как-то воодушевленно воскликнул Генрих, расслабляя узел галстука, на котором красовалось пятно от кетчупа. – Съездите куда-нибудь. На побережье, в южный Девоншир, например! Пейнтон, Торквей… Или в Брайтон! А, может быть, остров Уайт. Конечно, сейчас там не покупаешься, но Вы замечательно отдохнете! А лучше, знаете что? Езжайте куда-нибудь подальше. В Испанию, например, или в Италию. Да хоть в Новую Зеландию! Главное, чтобы тепло было!
«Опять Новая Зеландия…» - отстраненно подумал Джон и глубоко вздохнул. Такими темпами доктор Корнел его уболтает и непременно припомнит парочку родственников из его многочисленной родни, ставшей в больнице уже притчей во языцех, которые готовы его принять хоть завтра, хоть сегодня вечером.
- Доктор Колнер, я вас понял, - вновь прервал бесконечную речь Генриха.
- Вот и замечательно, доктор Ватсон! – главврач едва в ладоши не захлопал. – Очень хорошо, что мы с Вами друг друга поняли. Я предоставляю Вам месяц отпуска, и не смейте возвращаться раньше! Сегодня же жду от Вас заявления, и приказ будет готов к вечеру.
Поняв, что спорить в Колнером бесполезно, Джон покачал головой и вышел из кабинета. В конце концов, может, не так уж это и плохо? Он действительно работает год без перерыва, да и год был, мягко говоря, не из легких. И было неплохо вырваться из душного, дышащего смогом Лондона куда-нибудь далеко. Да хоть в Новую Зеландию! И уедет он не навсегда, а всего лишь на пару недель…
Охваченный каким-то странным предвкушением, даже уверенностью в том, что он собирается поступить правильно – в последний раз он чувствовал подобное, когда согласился жить с Шерлоком, - Джон включил рабочий компьютер и, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, написал Борису, что он будет очень рад повидаться с ним и, если ничего в его планах не изменилось, то прилетит в Веллингтон на пару недель.
День пролетел, как полчаса. Коллеги, тут же откуда-то узнав, что Джон уходит в отпуск, одобрительно похлопывали по плечам и сочувствующе улыбались, делая вид, что понимают, почему он уходит на целый месяц.
Солнце скрылось, и Лондон тут же погрузился в привычные осклизлые и тягучие сумерки, обволакивая ими бесконечных унылых прохожих. Джон шел домой пешком, размышляя, правильно ли он поступает, периодически сталкиваясь плечами со спешащими куда-то людьми, но не обращал на это внимания. На витрине магазина электронной техники выставленные экранами на улицу телевизоры транслировали яркую – такую яркую, что в тусклом свете фонарей она казалась насмешкой – рекламу турфирмы, обещающую туры в Веллингтон. И это уже было даже не смешно.
* Отсылка к песне Scorpions – Humanity
** Новая Зеландия расположена на двух крупных островах (Остров Северный и Остров Южный) и большом количестве (приблизительно 700) прилегающих более мелких островов.
ГЛАВА 4. Туман, билеты и Майкрофт Холмс
читать дальшеХолодный утренний туман заволок сонный город - клочками расползался по улицам, переулкам и тупикам, стелился по тротуарам и мостовым, по дорогам и мостам, клубился над домами, укрывал покатые крыши и не собирался сдавать позиций. Небо плотно затянуло темными облаками, не пропускавшими ни единого лучика света на замерзший город.
Ветра не было, и затейливое, тонкое кружево струйки дыма от сигареты поднималось вверх, тянулось к мрачному небу, к темно-серым облакам, точно желая слиться с ними, но не долетало – растворялось в тумане. Потяжелевшие от влажности волосы черными штрихами падали на лоб, лезли в глаза, и он раздраженно провел рукой по голове, убирая их. Тощий рыжий кот с оборванным ухом прошмыгнул мимо, не обратив на него никакого внимания, и юркнул за мусорный бак, махнув на прощание облезлым хвостом.
Мужчина выкинул окурок и вновь поднял глаза на окно, за которым наблюдал уже полчаса. Шторы все еще были задернуты, свет выключен. Он чуть поежился, плотнее запахивая куртку, и посмотрел на часы. Доктор всегда вставал в шесть.
В пять минут седьмого шторы распахнулись, и в окне на секунду мелькнул знакомый силуэт. Все было в порядке. Мужчина едва заметно кивнул своим мыслям и, развернувшись, растворился в тягучем тумане. И только рыжий кот видел его здесь.
____________________________
На экране телевизора метеоролог в ужасном галстуке в красную крапинку клялся и божился, что подобная погода – густой туман и периодический мелкий дождик – продержится еще неделю, и настоятельно рекомендовал всем лондонцам вплотную заняться профилактикой гриппа и простуды.
Джон хмыкнул на это заявление и, налив большую кружку кофе, включил ноутбук, радостным писком оповестивший его о новом письме от Бориса.
Джон, я чертовски рад, что ты прилетишь! И даже не смей заговаривать со мной ни о каких отелях и гостиницах: ты будешь жить у меня, и это не обсуждается. И нет, ты ничуть не помешаешь, я живу один. И нет, это не будет неудобно. А-то знаю я тебя.
Напиши мне номер рейса и время прилета, я непременно тебя встречу. Я буду только рад слинять с работы на денек.
Так, что-то еще… Ах да. Мой кузен по папиной линии – у меня их два – Бернхард два месяца назад летал из Лондона сюда. У него был очень удачный маршрут, и тебе я его рекомендую: через Абу-Даби* и Брисбен**. Все равно пересадки будет две, как ни крути, но тут удобнее всего по времени выходит. Ты три часа проведешь в Абу-Даби и восемь – в Брисбене. Поверь, по-другому выйдет еще дольше. А в Брисбене есть, что посмотреть за это время. Я там был, отличный город. Планетарий, парки… Да кого я обманываю? Бары там отличные и пиво вкусное. В общем, найдешь, чем заняться. Не думаю, что у меня получится вырваться в Брисбен и встретить тебя там, но я посмотрю, что можно сделать.
В общем, жду от тебя письма. Прилетай непременно, Боб умирает от желания показать тебе свою фабрику. И не думай даже ему отказать, ты такого шоколада, как у него – нигде не пробовал – это я тебе гарантирую!
Борис, к твоим услугам.
Напиши мне номер рейса и время прилета, я непременно тебя встречу. Я буду только рад слинять с работы на денек.
Так, что-то еще… Ах да. Мой кузен по папиной линии – у меня их два – Бернхард два месяца назад летал из Лондона сюда. У него был очень удачный маршрут, и тебе я его рекомендую: через Абу-Даби* и Брисбен**. Все равно пересадки будет две, как ни крути, но тут удобнее всего по времени выходит. Ты три часа проведешь в Абу-Даби и восемь – в Брисбене. Поверь, по-другому выйдет еще дольше. А в Брисбене есть, что посмотреть за это время. Я там был, отличный город. Планетарий, парки… Да кого я обманываю? Бары там отличные и пиво вкусное. В общем, найдешь, чем заняться. Не думаю, что у меня получится вырваться в Брисбен и встретить тебя там, но я посмотрю, что можно сделать.
В общем, жду от тебя письма. Прилетай непременно, Боб умирает от желания показать тебе свою фабрику. И не думай даже ему отказать, ты такого шоколада, как у него – нигде не пробовал – это я тебе гарантирую!
Борис, к твоим услугам.
Джон не сдержал улыбки, дочитав письмо. Опять эти услуги… У Бориса была забавная привычка, все знакомства начинать именно с этой фразы. И заканчивать письма ей же.
Зайдя на сайт авиакомпании, Джон понял, что маршрут, предложенный старым другом, действительно самый удачный. Самый быстрый перелет через Сингапур и Сидней стоил больше, чем он зарабатывал за месяц, а если лететь через Шанхай и Окленд, – то получалось слишком долго. И вариант с Абу-Даби и Брисбеном нравился Джону все больше и больше: он с удовольствием еще раз погуляет и по столице ОАЭ, и по австралийскому городу.
Сознание, измученное беспросветной тоской, израненное фальшивым сочувствием, наполнялось чем-то новым, светлым. Будто оформляя заказ билетов в далекую Новую Зеландию, Джон не просто стучал по клавиатуре и сверял паспортные данные - но вдыхал глоток одуряюще-свежего океанского бриза после духоты подвала.
Красивая, с пухлыми руками и очень добрым лицом женщина слегка за сорок в зеленом переднике на чуть рябившем экране телевизора месила тесто, приговаривая что-то о том, как правильно его взбивать и как долго оно должно «ходить» - популярное кулинарное шоу было в самом разгаре. Шторы чуть покачивались на легком сквозняке, пропуская холодный воздух и тусклый свет нового дня в комнату.
Джон кликнул мышкой последний раз, подтверждая бронь, и расслабленно откинулся на спинку стула. Завтра в 21:10 Боинг 777 покинет Хитроу*** и в 7:15 утра уже будет в Абу-Даби. А через три часа, Джон пересядет на другой самолет и полетит в Австралию, а уже оттуда – в Веллингтон. Вся дорога, с пересадками и прогулками по городам, займет почти сорок часов – но это ничто, мелочь, по сравнению с перспективой провести месяц отпуска в промозглом Лондоне, глотая склизкий туман и дыша смогом.
Еще вчера, перед сном, Джон отчетливо понял, что принял правильное решение – улететь в Новую Зеландию. В конце концов, думал он, он же не навсегда туда летит, а всего лишь на пару недель. И он определенно слишком засиделся в хмуром, вылинявшем Лондоне.
- Джон, дорогой мой, доброе утро! – в комнату вошла миссис Хадсон, нагруженная пакетами с логотипом ближайшего супермаркета. – Почему же ты не на работе? У тебя выходной?
- Доброе утро, - Джон поднялся и забрал у домовладелицы пакеты. – У меня отпуск, миссис Хадсон. Целый месяц, с сегодняшнего дня.
- О… И чем же ты займешься?
- Я улетаю завтра, - Джон отнес пакеты на кухню и теперь выгружал свежие продукты в холодильник, отгоняя навязчивую мысль о том, что в нем не хватает чьей-нибудь головы или пальцев, или еще чего-нибудь такого же неприятного. – Армейский друг пригласил погостить. Обратный билет я еще не купил, но вернусь недели через две – три.
- И куда же ты летишь, дорогой? – растерянно спросила домовладелица, опускаясь на стул.
- В Веллингтон. В Новую Зеландию. Сменю обстановку ненадолго, - улыбнулся Джон. – А сейчас, простите, я пойду. Прогуляюсь и кое-что куплю. И не волнуйтесь, я оплачу то время, пока меня не будет.
- Да-да, конечно, - миссис Хадсон закивала головой, как китайский болванчик, и рассеянно улыбнулась, смотря в спину удаляющемуся доктору. Может, это и вправду к лучшему.
_______________________
Входящие, 10:25 «Завтра Джон Ватсон покинет Великобританию»
Исходящие, 10:41 «Куда он летит?»
Входящие, 10:42 «Веллингтон, Новая Зеландия. Армейский друг»
Исходящие, 10:44 «Будет лучше, если вернется он не через две или три недели»
Входящие, 10:44 «Сделаю все, что смогу»
_______________________
Входящие, 10:25 «Завтра Джон Ватсон покинет Великобританию»
Исходящие, 10:41 «Куда он летит?»
Входящие, 10:42 «Веллингтон, Новая Зеландия. Армейский друг»
Исходящие, 10:44 «Будет лучше, если вернется он не через две или три недели»
Входящие, 10:44 «Сделаю все, что смогу»
_______________________
Густой голос Мэтта Бернингера, поющего о начале войны****, разбавлял давящую тишину, окрашивал ее причудливыми узорами, точно гуашью на стекле выводил неуловимые образы, меняющие очертания сразу же, когда кажется, что суть уловлена. Идеально чистая комната – она не была в таком состоянии уже два года – навевала, нет, скорее навязывала, только одно желание – сбежать.
Когда-то живая, теплая, полная мелочей, книг, бумаг и каких-то вещей, на первый взгляд абсолютно не вписывавшихся в обстановку, теперь она стала абсолютно безликой. Джон потратил почти всю ночь и полдня, приводя ее в такое состояние, решив, что отоспится всласть в самолете. Он и сам не знал, зачем, но ему казалось невозможным уехать, не разобрав вещи Шерлока. А уже их разбор плавно перетек в генеральную уборку. Теперь здесь ничего не напоминало о том, что раньше единственный в мире консультирующий детектив часами просиживал в мягком кресле или неподвижно лежал на диване, прикрыв глаза, что здесь разгадывались немыслимо сложные загадки, искали заначки сигарет и разбрасывали никотиновые пластыри. Все книги были убраны на стеллажи, а бесчисленные бумаги и мелочи сложены в коробки и спрятаны с глаз долой. На покосившемся столике лежали несколько вещей – черный ежедневник, курительная трубка темного дерева с затейливой резьбой, шейный шелковый платок и темно-коричнево портмоне – и записка с просьбой передать это все инспектору Лестрейду. Все это были утерянные улики к делам различной давности.
И только когда Джон закончил всю уборку, разбор вещей, когда запер дверь в свою комнату и оставил на стерильно-чистой теперь кухне конверт с деньгами для миссис Хадсон – только тогда он почувствовал, что может уехать.
С улицы раздался неприятный, резкий звук автомобильного клаксона, оповещавший о том, что такси прибыло. Джон выключил музыку, подхватил чемодан и небольшую дорожную сумку, все место в которой занимал подарок Борису, и, не оглядываясь, быстро спустился по поскрипывающей лестнице. И почти не удивился, когда увидел на полупустой улице не кэб, а черную машину с открытой задней дверью, возле которой, уткнувшись в телефон, стояла Антея.
- Добрый день, - девушка подняла голову, сдержанно, дежурно улыбнулась и кивнула на открытую дверь.
Откуда-то вынырнувший водитель в форменной фуражке выхватил чемодан и сумку у него из рук и быстро убрал в багажник. Джон, подумав, что именно этого и следовало ожидать, обреченно вздохнул и сел в машину. Его тут же окутал запах кожи и тонкого парфюма Майкрофта, сидевшего прямо, придерживающего одной рукой какую-то тонкую папку на коленях.
- Добрый день, доктор Ватсон, - приторно вежливо улыбнулся Холмс.
- Не могу сказать того же, - выдохнул Джон и откинулся на обитую явно натуральной кожей спинку сидения.
- Надеюсь, Вы не против того, что поедете в аэропорт не на такси, - пропустив мимо ушей его реплику, говорил Майкрофт. – Страшные пробки, - доверительно сообщил он и продолжил: - вот я и взял на себя смелость проводить Вас.
- И почему я совсем не удивлен тем, что Вы знаете о моих планах едва не лучше меня?
Майкрофт что-то неразборчиво хмыкнул, и в ту же секунду машина мягко тронулась с места. Стеклянная перегородка между задней частью салона и водителем обеспечивала им тет-а-тет.
В машине повисло напряженное молчание, нарушаемое только тихим урчанием мотора, и Джону казалось, что он слышит тихое клацанье кнопок на телефоне Антеи. За окном проносились серые громады лондонских высоток, темные заброшенные парки с сиротливыми черными деревьями, сбросившими крону; их ветви крючковатыми пальцами тянулись к серому небу, словно пытались урвать себе кусочек, прикрыть наготу зыбкими облаками в напрасной надежде спрятаться от любопытных глаз. Мелькали кирпичные стены переулков и черные, острые орнаменты пожарных лестниц, грязно-серые тротуары вились длинными змеями, и казалось, что вот-вот зашипят, открыв пасть канализационного люка, - машина объезжала пробки.
Но все пробки Лондона в час пик объехать было невозможно, и они встали на одной из трасс, уже неподалеку от Хитроу. И Майкрофт заговорил, будто и ждал этого момента.
- Джон, я одобряю Ваше желание покинуть страну, - медленно, точно взвешивая каждое слово, начал Холмс.
Джону очень хотелось сказать, что он не нуждается ни в чьем одобрении, а уж тем более – в одобрении Майкрофта, но тот остановил готовую сорваться с языка едкую фразу, заговорив:
- Я знаю, что Вы, возможно, злитесь на меня, и с Вашей точки зрения у Вас, безусловно, есть на то причины. Но поверьте мне: знали бы Вы то, что знаю я, мы бы поняли друг друга.
- Но я не знаю того, что знаете Вы, - твердо ответил доктор.
- Да, конечно. И все же, послушайте меня. Джон, вы поступаете очень правильно, уезжая сейчас. И я смею настоятельно Вам рекомендовать в ближайшие пару лет не возвращаться в Великобританию.
- Что?! – Джон едва не подскочил на сидении. – Вы выгоняете меня из страны?!
- Ну что Вы, конечно нет! – поморщился Майкрофт, точно смертельно оскорбившись подобным обвинением. – Поймите, доктор Ватсон, я не могу рассказать Вам всего, как бы мне этого ни хотелось. Но кое-что все же скажу.
- С удовольствием послушаю, - едва сдерживая клокочущую внутри ярость, выдавил Джон.
- Мориарти, как Вам известно, мертв. Но его приспешники – нет. Джеймс имел очень обширную криминальную сеть не только в Лондоне, но и в городах на континенте. Полиции многих стран сейчас работают в одной упряжке, если можно так выразиться, пытаясь собрать концы этой сети, но получается это не слишком удачно и очень медленно. И самые опасные члены группировки Мориарти все еще на свободе.
- А какое отношение они имеют непосредственно ко мне? – все еще злясь, спросил Джон, чуть более резко, чем требовалось.
Майкрофт, казалось, абсолютно не замечал явной грубости и говорил все так же ровно и спокойно, будто рассуждал не о преступниках на свободе, а о том, какую скатерть лучше постелить на стол.
- Прямое отношение, доктор Ватсон, самое прямое. Многие считают, что Вы – один из главных виновников смерти Джеймса Мориарти, потому что работали с Шерлоком, - Холмс даже не запнулся, говоря о погибшем брате. – И они будут охотиться на Вас. И я, к сожалению, не смогу обеспечить Вам достойную защиту.
- Мне не нужна охрана, - отрезал Джон, понимая, что Майкрофт, вероятно, не лжет. Мотивов у него для этого не было.
- Не сомневаюсь, что Вы можете себя защитить, доктор, но не от лучших снайперов и профессиональных киллеров. До этого момента они не трогали Вас, потому что боятся, скажем так, показывать нос в Лондоне. Но сейчас надзоры спадают, остальные преступники, к сожалению, на месте не стоят, и у полиции не хватает ресурсов следить за всем. Поэтому, Вам будет намного целесообразнее и безопаснее находиться как можно дальше от Великобритании. Веллингтон – прекрасный город, Вам непременно там понравится. И поверьте, я приложу все усилия, чтобы там они Вас не нашли. Полагаю, это меньшее, что я могу для Вас сделать.
Обескураженный Джон растерянно уставился в окно. Машина медленно ползла по запруженной дороге, пристроившись за туристическим автобусом. Рядом медленно ехал старый опель. Маленький ребенок на заднем сидении увлеченно строил ему забавные рожицы, и Джон не смог не улыбнуться.
- Я понимаю, что сложно вот так, сходу, это осознать, поэтому я ни в коем случае Вас не тороплю с решением. И все же, настоятельно Вам рекомендую задержаться в Веллингтоне, - Майкрофт протянул ему тонкую папку. – Вот, не отказывайтесь. Здесь разрешение на медицинскую практику в Новой Зеландии, подтверждение Вашей хирургической лицензии и разрешение на ношение оружия. Другой паспорт Вам там не понадобится.
Джон внимательно всмотрелся в лицо старшего Холмса. Несколько новых тонких морщинок на лбу и какая-то неестественная, нездоровая бледность отнюдь не красили Майкрофта. Ему не нравился Майкрофт, он был страшно зол на него за то, как тот поступил со своим младшим братом. И не хотел от него ни советов, ни помощи.
- Доктор Ватсон, не упрямьтесь, - устало выговорил Холмс. – Поверьте, это для Вашего же блага. И у меня нет абсолютно никаких причин лгать Вам.
Джон вздохнул и кивнул. Злость на слова Холмса испарилась, растворилась в уютной атмосфере салона, в приятном запахе кожи, в тепле. И, в конце концов, это просто папка с документами. Ничего страшного не случится, если он ее возьмет.
- Думаю, мы с Вами еще увидимся, доктор Ватсон. Но не скоро, - сказал на прощание Майкрофт, стоя, опершись спиной на машину.
Джон подхватил чемодан и сумку и, чуть поколебавшись, протянул руку.
- До свидания. И спасибо.
Холмс пожал руку с абсолютно невозмутимым лицом, кивнул на прощание и сел в машину.
Это был последний раз, когда Джон Ватсон видел Майкрофта Холмса.
* Абу-Даби – столица Объединенных Арабских Эмиратов и эмирата Абу-Даби
** Брисбен – город на восточном побережье Австралии, административный центр штата Квинсленд
*** Хитроу – международный аэропорт в Лондоне
**** Отсылка к песне The National – Start a war
Продолжение в комментариях.
@темы: слэш, графоманю помаленьку, Хоббит, Шерлок BBC, сказки старого клоуна из средневекового шапито
-
-
12.04.2013 в 17:04У автора тут страшный реал и университет, куча каких-то скучных монографий, курсовая с террористами и ДВА больших доклада
-
-
12.04.2013 в 21:52-
-
12.04.2013 в 22:25-
-
12.04.2013 в 23:34-
-
12.04.2013 в 23:37-
-
14.04.2013 в 23:38-
-
20.02.2024 в 11:54Look at these finest methods for Site promotion:
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Seo-prodvizhenie-557938-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Zakupka-ssylok-dlya-sajta-587041-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Poluchenie-seo-ssylok-764709-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Zakupka-ssylok-2019-843581-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Ssylki-ne-rabotayut-729404-12-05
If interested, write to PM and ebook early accessibility