23:05 Реинкарнационное AU по Хоббиту и Шерлоку [2]

[pani-domna]

Так, в том посте место давно закончилось, а по комментариям я и сама не люблю тексты искать. Поэтому, новый пост.
Предыдущие главы - pani-domna.diary.ru/p186239529.htm

Название: No one can save us from ourselves
Автор: Шапито
Бета: Billy Dietrich
Персонажи: Себастьян Моран (он же Торнтон Рей и Торин)/Джон Ватсон (Бильбо Беггинс) и все остальные из кинотрилогии и сериала
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Фэнтези, Мистика, Психология, Hurt/comfort, Songfic, AU
Предупреждения: OOC (но это на всякий случай и потому что АУ. Автор обещает держать персонажей в рамках)
Дисклаймер: Все не мое, поиграю и отдам

Саммари: Пост - Рейхенбах. Джон Ватсон по совету армейского друга переезжает из Лондона в Веллингтон. Устраивается там на хорошую работу, снимает милую квартиру и начинает новую жизнь.
Себастьян Моран, исполняя условия контракта, дабы удостовериться, что доктора там не ждет Шерлок Холмс, отправляется вслед за ним. Но самолет терпит крушение, и он попадает к Ватсону в пациенты.
И все бы хорошо, если бы их обоих не начали мучить странные сны-сказки о драконах, походах и волшебниках.

От автора: У автора есть свой хэдканон, в котором Моран - не верная шавка Мориарти, а просто наемник. Вот так тут и будет. И да, автор не любит Мориарти. Ну, это так, на всякий случай, а-то мало ли что.
И немного Ричарда в роли Морана:






Знакомьтесь, Борис Той!







Боб Гроусер, к вашим услугам!





ГЛАВА 5. Хитроу, кошмары и личный рай Джона Ватсона
публиковалась ранее в комментариях, но все должно быть в порядке, поэтому пусть и тут висит

Джон занял свое место у иллюминатора и, вежливо улыбнувшись временному соседу, расслабленно откинулся на спинку кресла. В неожиданно большое «окно» (1) открывался хороший обзор на Хитроу. Колоссальных размеров здание аэропорта, не слишком высокое, раздающееся вширь, с покатой крышей, напоминавшее формой ангары для небольших самолетов времен второй мировой войны, в ярком свете прожекторов с длинных лент посадочных полос казался нереальным, зыбким видением, точно мираж в жаркой пустыне; холодный свет бликами играл на бесчисленных окнах, забивался в каждую щель, будто пытался пробиться в помещение, сбежать от ледяного ветра, налетавшего жуткими порывами, урвать хоть немного тепла. Бесконечно длинные посадочные полосы стрелами тянулись к горизонту, терялись вдалеке, оставляя позади коротко стриженные блекло-зеленые «газоны» с покрытой пылью больной травой.

Мимо, через полосу, медленно разгоняясь, покатился небольшой частный самолет, ощерившийся острыми крыльями с красным орнаментом по краям. Под шасси вздымались клубы темной дорожной пыли. Небольшие круглые прожекторы вокруг, светившие строго вверх, сквозь пыль, бликами окрашивали корпус, точно гениальный в своем безумии абстракционист в порыве вдохновения наносил на холст мазки, на первый взгляд – даже без подобия системы. Но, если не слишком хорошо разбирающийся в искусстве наблюдатель, обладающий непременно богатой фантазией и хорошим воображением, присмотрится, то углядит портрет плачущей женщины из одних только бликов, или бурную реку, испещренную порогами, под вздымающимися водами которой покоится не одна разбившаяся об смертоносные, покрытые скользким илом камни лодка.

Ярко загорелось табло «Пристегните ремни», и Джон защелкнул замок, едва не прищемив палец. Его сосед – толстый немец с щеголеватыми усиками над толстыми губами и в жеваном галстуке – развалился в кресле, задевая его плечом, и откровенно пожирал глазами рыжеволосую бортпроводницу, степенно шествующую между рядами кресел, проверявшую, у всех ли пристегнуты ремни. Дойдя до них, стюардесса бросила взгляд на тяжелый «Ролекс», впивающийся ремешком в толстое запястье немца, и мило ему улыбнулась, сверкнув глазами, умудрившись даже не поморщиться от приторного запаха одеколона – парфюмом это назвать язык не поворачивался - пассажира. У Джона от него уже разболелась голова, и он с тоской думал о том, как перенесет этот полет.

Из головы никак не шли слова Майкрофта о том, что ему не стоит возвращаться в Англию. Врать у Холмса причин не было, да и говорил он логичные и правильные, в общем-то, вещи. Но чтобы вот так, взять и переехать в Веллингтон… Это слишком. У него и вещей немного, да и не собирался он отродясь жить так далеко от Лондона.

Все же, Джон любил Англию. Несмотря на отвратительный климат, вечные густые туманы и редкое солнце. Любил, со всеми ее ветрами и дождем, с редким мокрым снегом и хмурым небом. И Лондон, вечно затянутый смогом, тянущийся к низкому небу серыми высотками и чахлыми деревьями в блеклых парках, дышащий выхлопными газами и промышленными отходами с бесчисленных заводов, измученный километровыми пробками, израненный каблуками равнодушных пешеходов и отравленный желчью зависти и приторной горечью похоти продажных женщин, ненавистью долгой памяти о каждом погибшем на извилистых змеях – улицах за многие века, был ему родным.

За толстым стеклом иллюминатора замелькали очертания невысоких деревьев вдалеке от посадочных полос, столпы света, перерезанные крыльями, оставались позади, и проносились мимо неясные контуры самолетов. Огромный вертолет, похожий на несуразную черную стрекозу, буквально пролетел мимо, а уши заложило от густого гула – Боинг разогнался.

Самолет легко оторвался от земли, спрятав шасси, и взмыл в темное, беззвездное небо. Оставшееся внизу огромное здание терминала, ярко освещенное изнутри, напоминало елочную игрушку, а ангары вокруг – детские кубики. Самолеты и лайнеры, похожие на черных кузнечиков, казались сверху обманчиво хрупкими – тронь – и отвалится крыло. Огни посадочных полос постепенно скрывал наползающий откуда-то густой туман, стелящийся по земле, точно холодная пороша, и вскоре аэропорт пропал из поля зрения.

Из динамиков хорошо поставленный голос эмоционально вещал о том, как правильно использовать спасательный жилет, спрятанный под сиденьем, а две стюардессы, натянуто улыбаясь, демонстрировали это на примере. Немец рядом похабно ухмылялся рыжей девице, а та отвечала ему, задорно подмигивая. Джон выслушал инструктаж, борясь с накатывающей дремотой – все же он не спал двое суток. В конце концов, когда бортпроводницы ретировались, а пилот пожелал всем приятного полета, Джон мысленно махнул на все рукой, заткнул уши наушниками, из которых тотчас полился мягкий голос Криса Мартина (2), и, натянув на глаза маску, провалился в сон, напоследок подумав, что неплохо было бы поспать без кошмаров хотя бы здесь.


Слепящее солнце раскалило все вокруг. Оно будто забыло, что не смерть несет на Землю, а жизнь, и поставило целью сжечь все вокруг дотла. Горячие камни, обжигающий песок, редкие блекло-зеленые колючие кусты; казалось, щелкни зажигалкой – и запылает воздух вокруг, появится огненный смерч и не будет никому спасения. Вздымающиеся из выжженной земли горы по обе стороны дороги в зыбком мареве словно дрожали, но ни единого камня не скатилось с отвесных склонов выщербленной ветрами породы. Узкая дорога от Талукана (3) до Файзабада (4) петляла меж невысоких уродливых обломков, перемежавшихся глубокими оврагами, ямами, полными мелких осколков камней и тронутых ржавчиной гильз.

Четыре машины медленно ползли друг за другом по изрытой дороге. Группа врачей из Христианской Благотворительной организации под прикрытием нескольких солдат ISAF (5) направлялись в Файзабад, где, по последним данным, вспыхнула эпидемия холеры. На требование майора Нортона о необходимости большего прикрытия для «экспедиции» штаб, в принципе не одобрявший то, что благотворительные организации пользуются войсками и техникой, как бесплатной охраной и транспортом, отказал, заявив, что до Файзабада дороги чисты и что последняя группировка, промышляющая там, была уничтожена месяц назад. Так и вышло, что дюжину врачей сопровождали трое рядовых, молоденький сержант, капитан да сам майор, познавший на себе истинность старой мудрости «инициатива наказуема».

Капитан Джон Ватсон машинально поглаживал ствол штурмовой винтовки, не отводя взгляда от предгорья. Ахмед, молодой водитель – афганец с едва пробивающейся черной бородкой, не сводил глаз с дороги и двух машин впереди, Шон и Мэри дремали, утомленные жарой и долгой дорогой. Дэн с удовольствием затянулся припасенным Мальборо и спросил:

- Капитан, вы чего так напряглись?

Джон вздохнул. Американцы не были беспечными, нет. Да и легкомысленными их не назовешь. Но вот серьезности им порой не хватало. Хотя, многие, попадая в мясорубку войны, по-другому не могли себя вести.

- Скоро будем проезжать короткий кишлак (6), - ровно сказал он. – Это всегда опасно.

Дэн кивнул и замолчал. Об опасностях горных дорог в Афганистане знали все, так же, как и то, что кишлаки – едва ли не самые страшные места, так же как и туманные ущелья.

- Я слышала слово «опасно»? Или мне приснилось? – Мэри сонно моргнула и попыталась размять шею, затекшую от неудобной позы.

- Не приснилось, - хмыкнул Дэн. – Курить?

- Нет, спасибо, - девушка помотала головой и улыбнулась. – Не хочу. Кофе бы хорошего…

- Ага, с эклерами, - подхватил Дэн, мечтательно жмурясь.

- И свежевыжатого сока. И все это с утра и в постель. Размечтались, - буркнул разбуженный голосами Шон.

- Капитан Ватсон, - обратилась к Джону Мэри, - а Файзабад точно…кхм… чист?

- Там не было терактов и боев уже месяц, если вы об этом, мисс Джексон, - она не была врачом – медсестрой.

- Просто Мэри, пожалуйста, - широко улыбнулась девушка и весело поиграла бровями, взъерошивая рукой рыжие волосы.

- Немецкие войска и полиция полностью контролируют город (7). По последним сводкам, там все спокойно, - Джон проигнорировал заигрывания Мэри и отвернулся к окну. Не время и не место.

Дэн, с ухмылкой наблюдавший за попытками подруги привлечь внимание капитана, потрепал ее по плечу и сочувствующе улыбнулся. Мэри, с того самого момента, как они покинули Талукан, в открытую флиртовала с Джоном, а тот пресекал все на корню, но девушка не сдавалась. Самого Дэна дома, в Чикаго, ждали жена и маленькая дочь, родившаяся уже после того, как он покинул Америку.

Джон отвернулся от затихших попутчиков и в который раз подумал, что им здесь не место. Молодые, горячие, охваченные желанием помочь всем и вся… Их сожжет это солнце и эта война. Такие всегда сгорают. Быстро, как спички.

Машину тряхнуло – под колесо попал камень, - И Дэн громко выругался, уронив недокуренную сигарету на колени. Ахмед, услышав вскрик, замедлил ход и чуть обернулся, с любопытством смотря на американца, стряхивающего пепел и уголек со штанов, при этом умудрявшегося ругаться, как сапожник.

- Следи за дорогой! Мы отстаем! – рявкнул Джон на афганца.

Согласно карте, за крутым поворотом, где только что скрылась первая машина, начинался кишлак. А водитель не смотрел на дорогу. Неудивительно, что Джон разозлился.

Ахмед прибавил газу, и они преодолели поворот, выехав на узкий, прямой участок дороги. По левую руку вздымались невысокие скалы, а сразу за ними отвесной стеной возвышалась гора. Видимость была отличная, и Джон рассмотрел крутую тропку подъема, змеей обвивающую гору. На высоте примерно двадцати метров тянулся довольно широкий карниз, загроможденный темными, раскаленными валунами. А справа - причудливо изгибался овраг с острыми камнями, рассыпанными по дну. Никакого ограждения дороги ото рва не было. Одно неверное движение водителя – и машина скатилась бы вниз по крутому склону, не раз перевернувшись.

Джон глянул на сосредоточенного теперь Ахмеда и покрепче сжал ствол винтовки. Год назад он попал в засаду в подобном кишлаке, но тогда в колонне было несколько БТР, и их прикрывали три американских вертолета – все обошлось малой кровью. Но сейчас… Он не успел додумать.

В следующую секунду первая машина в колоне взлетела на воздух.

Яркая вспышка ослепила, пламя взвилось, стараясь дотянуться до равнодушного неба, а страшный звук резанул по ушам. Мимо пролетел обломок корпуса, искореженный жаром, и тут же грохнул новый взрыв – на месте второй машины, где находился майор Нортон и три врача – остался покореженный корпус. Джону хватило секунды, чтобы оценить обстановку. Засада, фугасы (8) на дороге, и второй взрыв, скорее всего, повредил переднюю ось и их машины.

- Вон из машины! Немедленно! Направо! – крикнул Джон, перехватывая винтовку. – Засада!

Перепуганная Мэри вцепилась ему в руку и сжала, что было сил. Шел первый месяц ее пребывания в Афганистане, и она, казалось, только сейчас осознала, куда попала.

- Вон! – прикрикнул на Мэри Джон, подталкивая ее к уже открытой двери. Раскаленный воздух вихрем ворвался в салон, и запахло горелым. Выстрелов слышно не было. Пока не было. – К оврагу! Бегите к оврагу! Ахмед!

Водитель не ответил. Джон сильно ткнул его в плечо, и афганец безвольно рухнул на руль. И только сейчас капитан увидел, что лобовое стекло машины пробито обломками, снесенными взрывной волной такой силы, что один из них пропорол Ахмеду горло.

Никакого прикрытия у них не было. Единственный шанс – добежать до рва и скрыться внизу. Последним вылезая из машины, Джон успел подумать, что тот карниз на горе – очень удобная позиция для стрельбы по ним. Чертовы талибы! До укрытия – несколько метров пологого склона, где они все еще будут, как на ладони, но потом земля резко уходила вниз. Нужно попробовать спуститься.

Горячий песок под ногами взвихрился – талибы начали обстрел. Джон, поднимая винтовку, приметил, как из последней машины выбегают гражданские и побледневший сержант, до белизны костяшек пальцев вцепившийся в оружие. Огонь явно велся сверху, с карниза, но отсюда, снизу, талибов было не достать. Отступая от покореженных машин, Джон судорожно выискивал первую линию засады (9), надеясь скосить хотя бы ее.

Краем глаза он заметил, как плашмя упал молодой сержант, подняв вокруг себя тучу пыли. Крики гражданских воем пожарной сирены отдавались в ушах, а талибы все стреляли и стреляли, вознамерившись убить их всех. Наконец, он увидел. Бледный тюрбан на фоне темных камней, внизу, почти у самой дороги. Рванувшись левее, так, чтобы прикрыть убегающую Мэри, он вскинул винтовку и несколько раз выстрелил. Даже с такого расстояния он углядел, как темная кровь брызнула на горячие камни. Попал. Не переставая отступать, он выстрелил еще несколько раз, уже наугад, но тут левое плечо обожгло, будто огненным кнутом хлестнули – его ранили. Винтовка безвольно повисла на кожаном ремне, больно впившемся в шею, а на форме под правой ладонью, которой он зажал рану, расплывалось алое пятно.

Обстрел не прекращался. От жуткого запаха оплавленного металла и обугленной плоти слезились глаза. Свист пуль, крики безоружных врачей, собственный стон боли – все смешалось в жуткую, оглушающую какофонию. С земли поднимались тучи пыли, и Джон едва не упал, споткнувшись о тело Дэна. Молодой врач лежал, распластавшись по земле, с неестественно вывернутой головой, а на его затылке зияла рана.

Выхватив Глок (10), Джон несколько раз выстрелил вслепую, уже не думая о том, что он делает – работали рефлексы. До обрыва оставалось меньше метра, когда тонко вскрикнула и упала Мэри, съехав вниз.

В первую секунду он даже не понял, что произошло, не понял, почему ноги перестали его держать, почему он рухнул на колени. И только опустив глаза, Джон увидел, что на ткани штанов расцветает багровое пятно, и почувствовал горячие, липкие струйки крови, заливающую ногу. Глок выпал из пальцев, и боль стала настолько сильной, что уже не чувствовалась. Собрав последние силы, он оттолкнулся здоровой ногой и с криком скатился вниз.

Висок тут же обожгло, кажется, он содрал кожу о жесткие камни. Падение было недолгим. Уже через мгновение он с удивлением обнаружил, что приземлился на что-то мягкое. Первым, что увидел Джон, с трудом открыв глаза, были рыжие волосы Мэри, рассыпавшиеся по черной земле, и застывшие зеленые глаза, смотревшие прямо на обжигающее солнце. Бойня, настоящая бойня… их расстреляли, как скот…

Его левая рука онемела, а ногу будто изнутри раздирали острыми когтями, вгрызаясь в поврежденную плоть, выдирая кость. Голова кружилась, все расплывалось перед глазами, и мыслей больше не было. И Джон потерял сознание.


Кошмар. Всего лишь очередной кошмар, один из тысячи. Джон глубоко вздохнул и сдернул маску с глаз, чуть поморщившись от приглушенного в салоне света. Он не в Афганистане. Не в Бадахшане. Он в самолете, он летит в Абу-Даби. И под ним удобное кресло, а не труп красивой девушки.

Проснувшийся немец с любопытством смотрел на Джона, но не решался заговорить. Джон чуть улыбнулся, помотал головой, мол, все в порядке, и повернулся к иллюминатору. Под ними расстилалось небо. Темные облака плотной пеленой накрывали землю, и ничего, кроме них, не было видно. Часы показывали, что он проспал всего лишь два часа. В наушниках все еще звучал голос Криса Мартина, поющего о хаосе и мире (11), и Джон, против воли, погрузился в воспоминания о том, что случилось потом, после того, как он потерял сознание, упав в овраг.

Талибов, как ему потом рассказали, спугнул германский вертолет, вылетевший из Файзабада. В штаб немецкого командования поступили сведения о том, что в горах еще остались боевики, и что гражданские движутся по опасной дороге. Прилетевшие военные сверху расстреляли нескольких талибов, но некоторым удалось уйти. В той бойне – по-другому засаду назвать было нельзя – выжили только двое. Водитель-афганец четвертой машины и Джон. Их спасло только то, что боевики не успели добраться до оврага и добить их.

Через два дня после происшествия, Талибан открыто взял на себя ответственность за него, заявив, что принял их за христианских миссионеров. Никогда еще Джон не ненавидел горных боевиков и чертову войну так сильно.

Он пришел в себя уже в госпитале, после операции. Ему несказанно повезло. Сотрясение мозга средней тяжести, повреждение мягких тканей головы, ранения в плечо и в ногу. Пуля в плечо прошла на вылет, задела дельтовидную мышцу, но не нервы и не артерии. Несколько швов – и все. С ногой все было сложнее. Огнестрельное ранение средней трети бедра, оскольчатый перелом бедренной кости и обширное повреждения мягких тканей - операция длилась несколько часов. Благодаря тому, что нашли его практически сразу после ранения, инфекция не успела попасть в раны, и все обошлось без осложнений, швы сняли через десять дней. Но гипс – только через полтора месяца.

Месяц Джон пролежал в госпитале в Файзабаде, и оттуда был переправлен в Лондон, где и долечился. Через три недели изматывающих тренировок – мышцы атрофировались, и каждое движение ногой отдавалось жуткой болью – он смог ходить без костылей. Но не без трости.

Плечо зажило без последствий, но хромота еще долго не отпускала его, перерастя в психосоматическую. И только Шерлоку удалось его от нее избавить…

Джон тряхнул головой, отгоняя мысли о погибшем друге, об Афганистане и красавице Мэри, смотрящей на палящее солнце. Старые бледные шрамы на плече и бедре неприятно заныли, напоминая о произошедшем, не давая забыть.

Нет, все это осталось в прошлом. В черных горах, в бьющейся в военной агонии стране на Востоке и в больном Лондоне. И он не будет об этом думать. Впереди – солнечный Веллингтон, сулящий спасение от страшных воспоминаний и тяжелых мыслей и обещающий вылечить от старых ран одним только ласковым солнцем и мерными звуками океанского прибоя.

И Джон, успокоенный мягким голосом и словами о рае (12), вновь заснул. На этот раз ему снился странный край с пологими холмами и разноцветными дверьми в них, с яркими цветами на ухоженных клумбах, с медленно вращающимся колесом старой мельницы и высокими деревьями с роскошными кронами. Возможно, именно так и выглядел его рай.


1 - Размер иллюминаторов Боинга 777 — 380×250 мм — был крупнейшим из всех коммерческих авиалайнеров до появления 787

2 – Крис Мартин – вокалист британской рок-группы Coldplay

3 – Талукан - город в Афганистане, центр провинции Тахар

4 – Файзабад – город в Афганистане, столица провинции Бадахшан

5 – ISAF - Международные силы содействия безопасности (англ. International Security Assistance Force; ISAF) — возглавляемый НАТО международный войсковой контингент, действующий на территории Афганистана с 2001 года

6 – Кишлак – не только поселение, но и участок дороги, где с одной стороны — пропасть, с другой — крутой скат

7 – Файзабад и Бадахшан в целом контролирует Региональное командование «Север», в состав которого, помимо прочих, входит немецкий контингент, чей штаб находится непосредственно в Файзабаде

8 – Фугас - заряд взрывчатого вещества, закладываемый в земле или под водой на небольшой глубине

9 - В горах боевики, как правило, делают засады согласно инструкциям, принятым для войсковой разведки во всех армиях мира. Обычно ближе к дороге расположена группа нападения (первая линия), значительно выше ее — группа отвлечения и прикрытия (вторая линия), которая и начинает обстрел колонны и в начале событий приковывает к себе внимание попавших в засаду

10 – Каждый солдат британской армии вооружен штурмовой винтовкой L85A2 с оптическим прицелом (SUSAT, ACOG, ELKAN и другие) и пистолетом Sig Sauer P226 или Glock 17

11 – отсылка к песне Coldplay – Us against the world

12 - отсылка к песне Coldplay – Paradise

ГЛАВА 6. Международный аэропорт Веллингтона, Борис Той и его коллекция

Все аэропорты похожи между собой. Громадные здания из стекла и бетона в окружении серых стрел посадочных полос, широких газонов пожухлой травы, покрытой пылью, кузнечиков – самолетов с отливающими стальным блеском бортами, изрисованными яркими буквами авиакомпаний и темных клякс ангаров. Но не только это их объединяет. Гораздо важнее то огромное количество людей и суматоха, присущая только аэропортам. Толпы встречающих и провожающих, взмыленные сотрудники охранных служб и манерные продавцы в дьюти-фри, усталые от томительного ожидания откладывающихся рейсов пассажиры, занимающие везде одинаково неудобные стулья, сидящие на собственных чемоданах, обклеенных бирками, или на полу, теряющие последние крохи терпения матери беспокойных детей, бегающих по холлам, выпивающие стакан за стаканом традиционно отвратительного кофе мужчины в помятых костюмах… И шум. Непрерывный гомон у черных лент, по которым медленно плывет багаж, галдеж возле турникетов, редкие окрики полицейских, мерный гвалт длинных змей очередей, детский плач, тихое жужжание ползущих эскалаторов, гам, витающий над занятыми столиками небольших кафе с непомерно завышенными ценами; и все это периодически разбавляют резкие, неприятные мелодии звонков мобильных телефонов и высокие, визгливые голоса вульгарно одетых женщин, перекрикивающих все и вся. Эти звуки переплетаются, вьются, наслаиваются друг на друга и, наконец, сливаются в причудливую какофонию, разлетаются по колоссальных размеров залам, бессильно бьются о равнодушные стены и исчезают только для того, чтобы в ту же секунду их место заняли новые.

Международный аэропорт Веллингтона не сильно отличался от аэропорта в Брисбене или Хитроу: такие же толпы легко одетых людей, такая же духота и такие же неприветливые работники. Джон протянул паспорт сотруднику и, ожидая, пока страницу украсит новая печать, еще раз посмотрел в огромное окно, выходившее не на парковку и Фрейт Драйв, а на поле… Джон точно не знал, как называется огромное пространство, изрезанное асфальтом лент посадочных полос, да и не оно интересовало его. За ним открывался потрясающий вид на залив Лиолл (1). Синяя, прямо как на открытках или в рекламах буклетов турфирм, водная гладь, чуть тронутая легким, свежим бризом, сверкала под ярким полуденным солнцем, переливалась живописными бликами. Теплые лучи весеннего (2) солнца ласкали белые шхуны и роскошные яхты, пришвартованные неподалеку от берега, заливали пожухлую траву и робко пробивались сквозь стекло, заставляя спешащих пассажиров недовольно щуриться и отворачиваться. Джон не отвернулся – подставил лицо теплым лучам и почувствовал, что против воли чуть улыбается. Слишком долго он не видел теплого солнца.

Хмурый мужчина с щеточкой усов над тонкими губами шлепнул печать ему в паспорт и, не улыбнувшись, буркнул стандартное приветствие, протягивая документ. За гостеприимно распахнутыми дверями в огромный холл, наполненный светом, пестрела толпа встречающих.

Джон, забрав из бесконечного потока чемоданов и дорожных сумок свой багаж, протиснулся сквозь группу итальянских туристов, громко о чем-то переругивающихся на родном языке, и, увернувшись от эмоционально размахивающего руками немолодого уже громче всех кричавшего итальянца, так и норовившего нечаянно отвесить подзатыльник проходящим рядом, вышел в холл. Сквозь огромные, во всю стену, окна бил яркий солнечный свет, точно волнами окатывая мерно двигающуюся толпу, скользя по сверкающим поверхностям столиков кафетерия в углу и пуская веселые отблески на металлические турникеты.

Джон только и успел подумать о том, что ему необходимо купить темные очки, как перед ним, точно из-под земли, вырос Борис. Высокий, статный, с привычной улыбкой от уха до уха и хитрым прищуром темных глаз.

- Ты сбрил усы! – через полминуты воскликнул Джон, наконец, поняв, что не так со старым другом.

Борис громко засмеялся и, не обращая внимания на багаж в руках Джона, крепко обнял его.

- Джон, старый ты бродяга, прилетел! Действительно ведь прилетел!

- Ну так, писал тебе… Черт, Борис, отпусти, задушишь же!

Борис разжал медвежьи объятия, еще раз с явным удовольствием оглядев друга, кивнул своим мыслям и улыбнулся еще шире.

- Добро пожаловать в Те Фанауи-а-Тара (3)!

- Что? Куда?

- Потом объясню, не заморачивайся, - махнул рукой Борис и, подхватив сумку, потащил Джона к выходу, не переставая громко восторгаться тем, что тот наконец-то вырвался из старушки-Англии и почтил своим присутствием его, Бориса, любимый город.

- Я живу в Уэйдстауне, это пригород, чуть севернее Веллингтона. Тебе там обязательно понравится, потрясающий район. И много парков. Кстати да, привыкай, здесь парков больше, чем остановок общественного транспорта. От аэропорта сейчас быстро доберемся, у меня машина, пробок днем нет. Я взял отпуск на несколько дней, я лично тебе город покажу, - Борис тараторил без умолку, умудряясь не только громко говорить, но и вполне удачно лавировать в толпе, протискиваясь к выходу.

- Это совсем необязательно… - начал было Джон, но его тут же перебили:

- Брось ты! Мне за радость сбежать с работы на пару дней, - подмигнул Борис.

Миновав еще один ряд турникетов и металлоискателей, они, наконец, вышли из огромного холла, прямо на огромную парковку. В лицо тут же ударил соленый ветер с залива, свежий, но совсем не холодный. В воздухе одуряюще пахло незнакомыми цветами, морем и… свободой.

- Что, лучше лондонского смога, а? – Борис ткнул Джона локтем в бок, возвращая того с небес на землю. – Пойдем. Успеешь еще надышаться.

Белый Форд, припаркованный неподалеку от выезда, приветливо подмигнул огоньком отключаемой сигнализации. Борис закинул сумки Джона в багажник и, с улыбкой посмотрев на замершего друга, сел на водительское сиденье. Джон застыл, положа руку на открытую дверцу. Он не сводил глаз с роскошного зеленого массива, тянущегося вдоль Фрейт Драйв. Частые невысокие деревца с очень густыми, темными кронами, едва пропускавшие яркие лучи солнца в зените, раскинулись вдоль трассы, чуть гудевшей под колесами мчащихся машин, насколько хватало глаз. А за ними – до самого далекого горизонта – зеленое поле, причудливо вздымающееся пологими, низкими холмами, меж которых золотистыми реками вились песчаные дорожки. Джон неожиданно поймал себя на мысли, что не просто любуется прекрасным пейзажем, а ищет глазами круглые разноцветные двери в холмах, оконца с деревянными ставнями и с подоконниками, увитыми цветами, и кирпичные трубы на вершинах, над которыми рисует затейливые узоры темный дымок, так и не долетающий до высокого, чистого неба.

Джон тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Ну что за фантазии – дома в холмах? Норы? Чепуха какая-то. Не стоит так близко к сердцу принимать обычные сны, навеянные стаканом виски в самолете и отвратительным запахом одеколона соседа.

Джон сел в машину и захлопнул дверь, виновато улыбнувшись другу.

- Очарован? - понимающе покивав головой, подмигнул Борис. – То ли еще будет, - пообещал он, аккуратно выезжая со стоянки.

- Это парк?

- Нет. Это гольф-клуб. Мирамар (4) называется. Элитное местечко. Тут турниры проводят, со всей страны игроки приезжают, а иногда – и из Австралии. Ты ведь и сам играешь, нет?

- Уже несколько лет в руках клюшку не держал, - хмыкнул Джон, вспомнив, как еще будучи студентом Бартса, он учился играть по настоянию тогдашней подружки. Кажется, ее звали Милли. А, может быть, Минди. – Как-то не до того было, - добавил он, расслабленно откидываясь на спинку сиденья и рассеянно наблюдая за проносившимися мимо машинами.

- Можем поиграть. Серьезно. Я, вроде как, член этого клуба. Я лечил одного из крупных акционеров, вот и перепало, - объяснил Борис удивленному другу. – Сам я играю из рук вон плохо, но там отличная обстановка, расслабляет. Да и поле хорошее.

- Можно поиграть, - неожиданно для самого себя согласился Джон, подумав, что он, в конце концов, в отпуске.

- Знаешь, Джон, - через пару минут комфортного молчания начал Борис, - я чертовски удивился, когда ты согласился прилететь. Нет, я рад тебя видеть, очень. И я действительно скучал по единственному человеку, благодаря которому я не двинулся умом в этом проклятом Афганистане. Но все же ты меня удивил.

- Не поверишь, но я и сам себя удивил, - усмехнулся Джон. – Тут… Слишком много всего произошло за несколько лет. И я, вроде как, сбежал. Да и в отпуске не был с тех пор, как вернулся в Англию.

- Расскажешь? – осторожно спросил Борис, сворачивая на широкую магистраль.

Джон медлил с ответом. Мимо проносились светло-серые жилые дома. В окнах отражалось безоблачное голубое небо, бликами играло теплое солнце. Спешащие куда-то пешеходы бесконечным потоком плыли по широким мощеным тротуарам, и их было заметно меньше, чем в Лондоне. Приветливо распахнутые двери магазинов и ресторанчиков, террасы с выставленными столиками и плетенными легкими стульями мелькали перед глазами, сливаясь в одну яркую картинку.

Борис сосредоточенно вел машину, ловко лавируя по узким переулкам, и Джон, глядя на него, ясно осознал, что если и можно кому-то рассказать все без утайки, не боясь того, что затопят в жалости, окунут с головой в напускное сочувствие, то только ему. Еще в Афганистане, когда они только познакомились, Джон проникся его неиссякаемым оптимизмом и, как это ни странно, сдержанностью. Борис никогда не лез в душу и не совал нос в чужие дела. А еще он умел слушать и понимать. Редкое умение.

- Расскажу, - прочистив горло, выговорил Джон. – Но предупреждаю, это не слишком веселая история.

Борис, остановившись на светофоре, ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу.

- И все-таки я очень рад, что ты приехал. Ты полюбишь Веллингтон.

- Не сомневаюсь в этом.

И Джон действительно не сомневался.
_________________________________________________
Огромный стеллаж занимал всю стену напротив окна просторной гостиной. За идеально чистым стеклом на полках темного дерева бережно хранилась коллекция Бориса, которой он очень гордился. Все проволочные подставки, имитирующие форму человеческой головы, гипсовые слепки и два пластиковых манекена, явно стянутых из магазинов, были заняты самыми разными головными уборами. Вот уже несколько лет Борис собирал шляпы, кепки, шапки, которые составляют часть униформы и обмундирования армий разных стран. Джон узнал о необычном увлечении друга в Афганистане, когда тот умудрился выспросить у молодого афганца пакуль (5) и месяц щеголял в нем, игнорируя привычную и удобную рыбацкую шляпу (6). А потом Борис добыл неизвестно где бежевую куффию (7) с широкими кистями, которая теперь украшала его коллекцию. Были здесь и две разные фуражки, темно-зеленая кепка с обтрепанным козырьком (8), несколько беретов, белая бескозырка с надписью кириллицей на черной ленте (9), сильно отличающаяся от нее бескозырка американских моряков (10), белая шапочка с красным помпоном, перекочевавшая к Борису от французского морехода (11), и еще какие-то пилотки, шляпы, шлемы, которые Джон видел в первый раз в жизни.

- Смотрю, ты изрядно пополнил свою коллекцию, - заметил он, рассматривая странный четырехугольный головной убор с коротким козырьком (12).

- Ну так еще бы! – гордо отозвался Борис, с любовью осматривая ценные предметы. - Вот, гляди. Такого ты точно никогда не видел.

Борис открыл стеклянную дверцу и снял с гипсового манекена круглую меховую шапку с красной звездой. Развязал шнурок на макушке, расправил «уши» и, улыбнувшись, водрузил шапку на голову.

- Русская ушанка, - весело сказал он. – Это – настоящая. Такие носили солдаты Красной армии, в XX веке. А вот эта, - он указал на похожую, только с другим мехом, - уже новая, в Москве купил. Поверь мне, русскую зиму без такой шапки не пережить, - авторитетно заявил Борис.

- Поверю на слово, - усмехнулся Джон, рассматривая сверкающего глазами из-под сползающей на лоб ушанки друга. – Тебе идет. Значит, ты все-таки слетал в Россию?

- Я не просто туда слетал! Я проехал ее от Калининграда до Владивостока! – длинные, зубодробительные названия, которые едва ли Джону о чем-то говорили, он выговорил, не запнувшись. – И по Москве погулял, и по Санкт-Петербургу. На Урале был, горы видел, самогон настоящий попробовал. Это алкоголь, очень крепкий, - объяснил он. – В Сибири был, и на Сахалине. Как там красиво…

- На Сахалине?

- Везде! Я провел в России полгода, даже язык немного выучил.

- Надеюсь, ты подробно мне все расскажешь? – улыбнулся Джон.

- Не отвертишься! А вот, смотри еще, - Борис достал из стеллажа круглую шапочку с плотной лентой вокруг головы, мягким, объемным верхом и синим пером на боку. – Тэм о шентер (13)! Сейчас такого уже не встретишь, даже в Канадских частях не носят. Разве что на параде в Глазго углядишь, да и то – не факт. Редчайшая вещь, - он стряхнул несуществующие пылинки с мягкой ткани.

- Что ж, очень рад, что ты все еще коллекционер. Значит, вез не зря, - Джон открыл свою дорожную сумку и вытащил темный пакет. – Вот. Такой у тебя, вроде как, нет.

Борис быстро убрал тэм о шентер на место и осторожно развернул пакет. Восторженно выдохнув, отшвырнул оберточную бумагу и вытащил проволочный каркас, поддерживающий форму высокой черной меховой шапки с тесненным ремешком под подбородок.

- Настоящая? – тихо спросил он, трепетно проводя рукой по блестящему меху.

- Да, - кивнул Джон.

- Господи, Джон, я даже не буду спрашивать, как и где ты ее достал! Черт возьми, медвежья шапка (14)! Офицерская!

- Офицерская, - кивнул Джон, с улыбкой наблюдая за счастливым другом. – Да и спрашивать тут нечего. Все абсолютно легально. Хотя, гринписовцы бы не одобрили мой выбор (15).

- Да ну их, - пробормотал Борис, внимательно изучая тиснение на ремешке. – Джон, спасибо. Это восхитительно.

- Вот уж не за что.

Борис аккуратно надел шапку на каркас и поставил на низкий журнальный столик, бормоча что-то о том, что нужно убрать одну полку и освободить место под нее за стеклом, чтобы не запылилась.

- Джон, огромное спасибо! Я уж и не чаял такую достать. Здесь это сделать невозможно. Спасибо. Так, теперь к делу. Ты, должно быть, голоден. Не говори мне ничего, знаю я, как кормят в этих самолетах, есть невозможно, пластик на зубах скрипит. Сделаем так. Я сейчас спущусь вниз, напротив есть чудный ресторанчик, куплю нам ужин, не возражай! Надеюсь, ты все еще любишь рыбу, - дождавшись обреченного кивка, Борис продолжил: - твоя комната – вторая дверь слева, гостевая спальня. Располагайся, душ – первая дверь справа, чувствуй себя как дома. Я вернусь минут через двадцать! – последние слова он прокричал, стоя у входной двери.

- Борис! Шапку-то сними! – крикнул Джон, но Борис его уже не услышал – так и убежал на улицу в зимней шапке-ушанке на натуральном меху.



1 – совсем маленький залив по одну сторону перешейка Ронготаи, на котором располагается Международный Аэропорт Веллингтона. С другой стороны – залив Эванс.

2 – действие переносится в Южное полушарие. Там в ноябре весна.

3 - Те Фанауи-а-Тара – название города Веллингтона на языке маори. Маори - основное население Новой Зеландии до прибытия европейцев.

4 – реально существующий гольф-клуб Мирамар (Miramar Golf course), расположенный рядом с Международный аэропортом Веллингтона.

5 – Пакуль – афганский головной убор, получил большую популярность среди пуштунских племен в начале XX века в значительной мере из-за громоздкости тюрбанов. www.extremalov.net/content/news/big/280px-Ahmad...

6 – Рыбацкая шляпа (bucket hat, fishing hat, beanie hat) - представляет собой мягкую хлопковую шляпу с широкими сильно наклоненными вниз полями. Такие шляпы используются в ВМС и армии США, а также в армиях других стран. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/pa...

7 – Куффия является традиционным арабским головным убором для мужчин. Как правило, делается из куска хлопка и представляет собой шарф, иногда с кистями на концах. Чаще всего этот головной убор можно встретить в засушливых районах, носят его для защиты головы от солнца, а глаз и рта от пыли и песка. Активно используется в вооруженных силах многих стран. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/ku...

8 –кепка Корпуса Морской Пехоты США. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/ke...

9 - бескозырка моряков Черноморского Флота. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/be...

10 - paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/US...

11 - Красные помпоны на белых шапочках французских военных моряков - давняя традиция. Раньше в кораблях были тесные помещения с низкими потолками, и помпон предохранял голову моряка от удара об их выступы. Сейчас корабельные помещения стали более просторными, но традиция использования красного помпона на белых шапочках французских военных моряков сохранилась до сих пор. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/be...

12 – имеется в виду польская конфедератка. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/%D...

13 - paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/ta...

14 - Медвежьи шапки - знаменитые шапки королевских гвардейцев Великобритании. paraparabellum.ru/wp-content/uploads/2012/09/me...

15 – медвежьи шапки делаются из меха медведей гризли. Защитники природы очень давно и уже не очень активно против этого протестуют.

От автора: я знаю, что в Новой Зеландии очень много упоминаний Средиземья, в частности, именно в Международном аэропорту Веллингтона установлена большая скульптура Голлума. Но в тексте этого не будет, иначе, наш любимый Джон, в конце концов, сойдет с ума.


ГЛАВА 7. Ирландский виски, праздник урожая и лучший шоколад Новой Зеландии.

Дым от толстой сигары Бориса лениво поднимался вверх, но растворялся в приглушенном теплом свете торшеров, успевая напоследок свить тонкое кружево причудливых узоров, и вылетал в приоткрытое окно, снесенный легким сквозняком или отголоском порыва теплого ветра с улицы. На низком столике темного дерева рядом с диваном стояла почти пустая бутылка ирландского виски, извлеченная Борисом из недр небольшого бара, приберегаемая им для особых случаев. Лед в небольшом ведерке давно растаял, и в стаканах у мужчин плескался неразбавленный янтарный напиток. Через окно до них долетал неровный гул тонкой вереницы пешеходов, спешивших домой после изматывающего рабочего дня, и редкие резкие звуки автомобильных гудков, неприятно резавшие слух.

- Майкрофт, в конце, настоятельно мне порекомендовал, - Джон скривился на этих словах, - не возвращаться в Англию и, тем более, в Лондон. Пару лет – как минимум. Сказал, что люди Мориарти ищут меня, то ли отомстить хотят, то ли просто убить. И дал мне, где-то в сумке лежит, папку с бумагами. Разрешение на ношение оружие, подтверждение моей хирургической лицензии и разрешение на медицинскую практику в Новой Зеландии. Ума не приложу, как ему удалось так быстро все это провернуть… Хотя, чему я удивляюсь? Мистер Британское правительство, чтоб его… - Джон поморщился и одним глотком осушил свой стакан.

Борис потушил сигару в черной пепельнице и откинулся на спинку кресла. Янтарная жидкость бликами играла на дне его стакана. Он не смотрел на друга – гипнотизировал взглядом стену напротив, сосредоточенно хмурясь.

- Знаешь, - через несколько минут начал он, - в его словах есть смысл. Судя по твоему рассказу, Мориарти был еще тем козлом, но козлом умным, так что с него станется оставить тучу распоряжений на случай своей смерти. Ставлю польскую конфедератку, раритет, между прочим, что среди них есть наказ и о том, что тебя, друг мой, нужно ликвидировать.

- Да уж, вполне в духе Мориарти, - усмехнулся Джон, наливая себе еще виски.

- В таком случае, может, тебе и вправду не стоит возвращаться в Лондон?

- Я не собираюсь прятаться, как кролик в норе, - отрезал Джон. – Если кто-то хочет меня убить, то пусть попробует. Найдет и спустит курок, глядя мне в лицо. Не факт, правда, что я не спущу курок первым. Но сбегать, таиться, скрываться и вилять, хорониться за чужими спинами я не буду. Никогда я этого не делал и сейчас не собираюсь, - твердо закончил он.

- Узнаю старину Джона, - хмыкнул Борис. – Не сомневался в твоей реакции.

В комнате воцарилась тишина. Но она была не такая, как в Лондоне, в его квартире. Здесь, в солнечной Новой Зеландии, на другом конце земного шара, все казалось другим. Теплое солнце, свежий бриз с моря, зеркальная гладь заливов с белыми штрихами роскошных яхт и яркая зелень парков – все было непривычным, но от этого только выигрывало. И тишина здесь была другая. Она не давила мертвым грузом на слух, не оглушала, не вызывала отчаянное желание разбавить ее музыкой или пустым разговором, нет. Здесь тишиной можно было наслаждаться, не боясь, что сойдешь с ума, что утонешь в ней, что вязкая топь безмолвия накроет с головой, лишит возможности вздохнуть и погубит.

- Не скучал ты в последние годы, - наконец, явно с трудом подбирая слова, произнес Борис. - Друга твоего мне жаль, правда, но тебя жалеть я не буду. Никому оно не надо. Могу сказать только, что безумно рад тебя видеть. И хорошо, что ты не стал засиживаться в Лондоне, молодец, что выбрался.

- Спасибо, - веско отозвался Джон, допивая виски. Он не ошибался, думая, что Борис его правильно поймет. – И я тоже очень рад, что прилетел.

- Ну так еще бы! – Борис тяжело поднялся с кресла и пошатнулся: выпитое дало о себе знать. – Так, друг мой, давай-ка спать. Что-то я перепил, кажется… В общем, где твоя спальня, ты знаешь. Завтра большой день!

- Не сомневаюсь в этом, - вздохнул Джон, так и не поняв, почему завтрашний день будет большим.

Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по спальням. Джону едва хватило сил, чтобы скинуть одежду и рухнуть на кровать. Лампа на тумбочке возле кровати освещала комнату неярким, ровным светом, с темного неба на него глядели любопытные колючие звезды, а на ветвях высокого дерева под не зашторенным окном заливалась ночной звонкой трелью какая-то птичка, и ей вторили цикады, песней увлекая в нерассказанные, диковинные сказки сновидений.


Солнце клонилось к закату. Последние теплые лучи золотили любовно возделанные поля, садики возле нор пестрели всеми цветами радуги под светом фонарей, а с другого конца огромной поляны, уставленной длинными столами, ломившимися от изобилия угощения, доносилась разухабистая песня. Праздник урожая был в самом разгаре. Несколько хоббитов пронесли мимо него тяжелый бочонок эля, а один из них, кажется, это был молодой Поско Брэндибак, тот еще шебутной проныра, едва не наступил ему на ногу.

- Хей, Бильбо, не зевай! – крикнул он ему, уже уйдя далеко вперед, и его слова едва не затерялись в общем веселом гуле.

Бильбо только помотал головой и отсалютовал ему полной кружкой, расплескав половину. На его беду, мимо него как раз проплывала – по-другому и не скажешь - Лобелия, щеголявшая сегодня в новом платье. Ну, и по всем законам подобных несчастий, весь пролитый эль попал на тщательно оберегаемую ею юбку, мгновенно образов на пышном подоле весьма себе живописное пятно. Кузина недостойно взвизгнула и отпрыгнула в сторону, налетев прямо на своего мужа, ворчливого Отто, который успел уже выпить едва ли не бочонок, сумев на время ускользнуть из-под строгого надзора любезной женушки. И оба они повалились на землю, под ноги визжащей от радости – еще бы, не каждый день почтенные хоббиты по земле валяются - ребятне.

- Бильбо Бэггинс! – Лобелия, подобрав бесчисленные нижние юбки, с трудом поднялась с утоптанной травы и теперь стояла напротив него, уперев руки в бока и сверля его гневным взглядом из-под растрепавшейся челки. – Как ты посмел?!

- Уважаемая кузина, - выдавил Бильбо, с трудом сдерживая смех. – Это чистая случайность! И мне очень жаль, - добавил он под веселыми взглядами небольшой толпы улыбающихся хоббитов, образовавшейся вокруг них.

- Нет, вы только посмотрите! – взвизгнула Лобелия, нелепо взмахнув руками. – Ему жаль!

- Очень жаль, - поддакнул Бильбо. Он подошел поближе и подал руку Отто, помогая тому подняться на ноги. Тот встал, недовольно ворча что-то о дурных головах Туков и их родственников, о невоспитанной молодежи и, почему-то, о троллях, на которых, по его, несомненно, авторитетному мнению был похож Бильбо.

Лобелию тут же окружили подруги-кумушки, первые сплетницы Шира, и увели куда-то, причитая об испорченном восхитительном платье и коря Бильбо на все лады, а Отто, увидев, что дражайшей женушки вокруг не наблюдается, мгновенно исчез из поля зрения Бильбо и обнаружился через несколько минут в компании бочонка эля. Праздник продолжался.

Столы, угощение на которых изрядно поредело, раздвинули, освобождая место для танцев. Под ярким навесом расположились сытые и довольные музыканты из Бакленда, оценившие крепость и качество знаменитого эля из «Зеленого Дракона». Расчехлив инструменты, они грянули веселую, простую мелодию, и несколько молодых хоббитов тотчас пустились в пляс. Дрого, кузен Бильбо, наконец-таки поднялся из-за стола и, церемонно пригласив на танец красавицу Примулу Брэндибак, присоединился к кругу танцующих. Бильбо подумалось, глядя на них, что вскоре весь Шир будет гулять на пышной свадьбе.

Самому Бильбо отстояться в стороне не дали. Дейзи Фортинбрак, дальняя родственница Туков, гостившая сейчас у них, была весьма упрямой хоббитянкой, некоторые даже говорили, что характером она вся пошла в старого Гордибака, а уж он-то мог в своем упорстве посоревноваться с любым из гномов, славившихся твердолобостью, и никогда не отступала от поставленных целей. А сейчас цель у нее была простая и понятная многим молодым девушкам: женить почтенного Бильбо Бэггинса на себе. Женихом он был завидным, уважаемым, не бедным, нора у него была прекрасная, да и на лицо пригож. В общем, хорошая партия. Вот и не стала Дейзи тратить время понапрасну. Сверкнув яркой улыбкой, утянула его в центр и, заливаясь веселым смехом, похожим на перезвон колокольчиков, закружила в танце.

Веселая музыка завертелась вокруг, лаская нотами, унося беспокойства и тяжелые мысли вдаль, в голову ударил эль, смех и радостные возгласы бодрили, и Бильбо сам радостно засмеялся, подхватывая старую песенку о хоббите, который слишком много ворчал, но до дрожи боялся соседского козла, так и норовившего боднуть его.


Джона разбудил бесцеремонный солнечный луч, пробившийся сквозь густую крону дерева и нагло заглянувший в окно, задумавший непременно разбудить спящего человека. Голова не болела, но внутри будто заливались стройным хором колокола огромного собора, оповещая мирное население о радостных событиях.

Джон зажмурился и перевернулся, уткнувшись лицом в подушку. Без сомнений, он вчера слишком много выпил. Ну а чем еще, как не алкоголем, объяснить такой сон? И тем более то, что Дейзи была до странности похожа на ту самую Минди, а, может быть, и Милли, которая учила его когда-то играть в гольф. Или то, что этот Бильбо, глазами которого Джон и наблюдал этот потрясающий праздник, был так похож на него самого, пусть и с кудрявыми волосами и странными ногами. А праздник, несомненно, был потрясающим. И очень веселым. Настоящее народное гуляние, не иначе. Столы ломились от еды, эль лился рекой, и не было там ни тревог, ни забот. Забавный маленький народец, очевидно созданный его, Джона, подсознанием, явно жил в мире и не знал настоящего зла, войн, крови и несправедливых смертей.

Подавив жгучее желание и дальше предаваться размышлениям о глупых снах, Джон со стоном поднялся с кровати и вышел из комнаты, намереваясь немедленно оккупировать душ. Из-за двери, ведущей в спальню Бориса, раздавался заливистый храп, и Джон невольно позавидовал ему.

Горячая вода медленно, но верно возвращала к жизни. Колокольный звон постепенно стихал, уступая место связным мыслям, затекшие мышцы расслаблялись, и, почему-то, хотелось улыбнуться. То ли от доброго сна, то ли от того, что впервые за два месяца его разбудил не надоевший писк будильника или багряный кошмар, а солнечный луч. Ставшая уже привычной тоска по погибшему другу, злость на него, злость на себя никуда не исчезли, не растворились в свежем бризе с заливов или в ласковом тепле весеннего новозеландского солнца – хотя малодушно он именно на это и надеялся, - но будто чуть притупились, самую малость, ровно настолько, чтобы снова можно было радоваться мелочам. Или улыбаться по утрам.


В квартире кто-то был. Кто-то помимо него и Бориса, который, судя по почти мелодичному храпу, все еще спал и видел десятый сон. Джон почувствовал, услышал это сразу же, как только вышел из душа, выпустив в коридор клубы горячего пара. Солдатские инстинкты, привычка постоянно быть начеку, только укрепившаяся во время проживания с Шерлоком в одной квартире, и чуткий слух не обманывали его. С кухни доносился тихий звук шагов и мягкая джазовая мелодия. Подумав, что мифические, или не очень, убийцы, о которых его предупреждал Майкрофт, не стали бы включать радио и ставить чайник, бодрый свист которого был слышен отсюда, Джон успокоился и вошел в приоткрытую дверь.

На кухне действительно был незнакомый Джону полный мужчина с холеными руками. Он не заметил стоявшего в дверях гостя и продолжал ловко нарезать хлеб, тихонько подпевая Элле Фицджеральд.

- Доброе утро, - прочистив горло, выговорил Джон.

- О, здравствуйте! – мужчина резко развернулся. Широкая улыбка расплылась по круглому лицу, в уголках глаз собрались веселые морщинки, а нос забавно сморщился. Он положил нож, сверкнувший металлическим бликом в ярком солнечном свете, лившемся из окна, и протянул Джону руку: - Роберт Гроусер, но, пожалуйста, просто Боб. Я кузен Бориса.

- Джон Ватсон. Борис говорил, что у него здесь живет кузен.

- Да-да, это я, - еще шире улыбнулся Боб. – Я знал, что вы, мистер Ватсон…

- О нет, просто Джон, - перебил доктор, оглядывая уже накрытый стол, буквально ломившийся от тарелок, наполненных явно свежими пирожками и эклерами.

- Садитесь, - скомандовал Боб, указывая на стул, - сейчас будем завтракать. Так вот. Я знал, что вы должны были вчера прилететь. И догадывался, что Борис даже не догадается ничего купить на завтрак, и прав был! Ничего ему поручить нельзя, - сокрушенно покачал он головой, разбивая яйца на аппетитно скворчащий бекон. – И приехал с утра. А то видел я, как он вас встретил. Бутылкой виски! Другого я от него и не ожидал. Но ничего…

- Давайте я помогу… - смущенный таким радушным приемом Джон потянулся было к кофейнику, но тут же получил деревянной лопаточкой по рукам.

- Ну уж нет, вы же гость! – возмутился Боб. – Я сам. С огромным удовольствием. Люблю готовить, - доверительно сообщил он. – Я ведь, знаете ли, шоколатье. То есть, по образованию-то я кондитер, но всегда занимался шоколадом. Люблю шоколад. Впрочем, по мне заметно, - он рассмеялся и похлопал себя по объемистому животу. – Но в последнее время совсем нет времени по цеху прогуляться да самому что-нибудь приготовить. Сплошные бумажки да собрания.

- У вас своя шоколадная фабрика? – уточнил Джон, вспомнив первое письмо Бориса.

- Да, - вздохнул Боб. – Акционеры когда-нибудь меня погубят, помяните мое слово! – он угрожающе помахал лопаточкой, грозя невидимым акционерам, и повернулся к плите. – Кстати, надеюсь, вы посетите мою фабрику. Я тут привез шоколада, конечно, - Боб кивнул на бумажный пакет, прислоненный к стене, из которого виднелись яркие обертки плиток. – Лучший в Новой Зеландии!

- С огромным удовольствием посмотрю на вашу фабрику. Никогда еще не бывал на таких, - улыбнулся Джон.

- Замечательно! Ставлю всю коллекцию Бориса и мой диплом, что такого вы еще не пробовали, - подмигнул Боб и начал раскладывать яичницу по тарелкам.

- Не надо никуда ставить мою коллекцию, - недовольно проворчал Борис, зайдя на кухню. Оглядев комнату, он довольно хмыкнул при виде накрытого стола и задумчиво поскреб отросшую щетину. – Боб, какими судьбами?

- Хех, он еще спрашивает! – искренне удивился Боб, гремя посудой. – Вот знал же я о том, что ты гостя будешь встречать бутылкой. Вот не ошибся же. А в холодильнике у тебя – шаром покати, мышь повесилась! Вот и привез тут кое-чего…

- Половину супермаркета? – усмехнулся Борис, отставив пустой стакан из-под воды.

- И вовсе не половину….

Джон с улыбкой слушал ленивую, добродушную перепалку братьев, потягивая кофе. Солнце освещало светлую кухню, за окном медленно просыпался город, первые пешеходы уже заполняли тротуары, по парковым дорожкам бодро бежали те, у кого хватало воли на утренние пробежки, а кофе и компания были замечательными. Впервые за долгое время, Джону было спокойно.